Фрэнсис Бэкон - Суета сует. Пятьсот лет английского афоризма
Газеты всегда возбуждают любопытство — и никогда его не оправдывают.
Каламбур — материя благородная. Чем он хуже сонета? — Лучше.
Богатство идет на пользу, ибо экономит время.
В компании себе равных школьный учитель робеет, теряется… Он, привыкший иметь дело с детьми, чувствует себя среди нас, своих сверстников, подобно Гулливеру в стране великанов…
На чувства у меня времени не хватает.
Книги думают за меня.
Как существо чувствующее я склонен к гармонии; однако как существу мыслящему она мне претит.
Каламбур — это пистолет, из которого выстрелили у самого вашего уха; слуха вы лишитесь — но не разума.
Я являю собой… сгусток суеверий, клубок симпатий и антипатий.
Всю свою жизнь я пытаюсь полюбить шотландцев… однако все мои попытки оказывались неудачными.
Факты в книжном обличьи.
Ничто не озадачивает меня больше, чем время и пространство, и вместе с тем ничто не волнует меньше: ни о том, ни о другом я никогда не думаю.
Последним моим вздохом я вдохну табак и выдохну двусмыслицу.
Будущее, будучи всем, воспринимается, ничем; прошлое, будучи ничем, воспринимается всем!
От природы я побаиваюсь всего нового: новых книг, новых лиц, предстоящих событий… всякая перспектива, в силу какого-то внутреннего изъяна, меня отпугивает… я почти утратил способность надеяться и хладнокровно отношусь лишь к пережитому.
Карты — это война в обличьи развлечения.
Я с уважением отношусь ко всякого рода отклонениям от здравого смысла: чем смехотворнее ошибки, которые совершает человек в вашем присутствии, тем больше вероятность того, что он не предаст, не перехитрит вас.
В смешанной компании человеку малообразованному бояться нечего: все так стремятся блеснуть своими познаниями, что не обратят внимания на ваши.
Я ко всему могу относиться равнодушно. Равнодушно — но не одинаково.
Наименьшую неприязнь иудей вызывает на бирже: торгашеский дух сглаживает различия между нациями — в темноте ведь, известное дело, все красавцы.
Не переношу людей, которые бегут навстречу времени.
Молитва перед едой — кощунство: негоже возносить похвалу Господу слюнявым ртом.
Нищие апеллируют к нашей общей сути: в их безвыходном положении сквозит достоинство — ведь нагота гораздо ближе человеческому естеству, чем ливрея.
Знание, посредством которого меня хотели оскорбить, может, по случайности, пойти мне на пользу.
В тревоге за нашу мораль мы держим ее под байковым одеялом, чтобы ее, не дай Бог, не продул свежий ветер театра.
Смерть не умаляет человека: сожженое тело весит больше живого.
Одиночество детства — это не столько мать мысли, сколько отец любви, молчания и восхищения.
Бедного попрекает бедностью только бедный, человек одного с ним положения, тогда как богатые проходят мимо, смеясь над обоими.
Контрабандист — это единственный честный вор, ведь крадет он только у государства.
Великий ум проявляется в поразительном равновесии всех способностей; безумие же — это несоразмерное напряжение или переизбыток каждой способности в отдельности.
Истинный поэт грезит наяву, только не предмет мечтаний владеет им, а он — предметом мечтаний.
Уж не знаю почему, но в ситуациях, где приличествует скорбеть, я не могу подавить в себе необыкновенную игривость мысли.
Сатира взирает на самое себя.
Высокие притязания — вовсе не обязательно свидетельство нерадивости.
Холодность — следствие не только трезвой убежденности в своей правоте, но и беспринципного безразличия к истине.
Самые блестящие каламбуры — это те, которые наименее подвержены глубокому осмыслению.
Бедности, даже самой жалкой и безысходной, хватает изобретательности, чтобы бойко торговать своими пороками, добродетели же держать про запас.
Все новости, за исключением цены на хлеб, бессмысленны и неуместны.
Хорошее без плохого не бывает — даже школьнику на каникулы дают задание. «Какой славный человек X, — рассуждаем мы. — Если бы он еще не таскал с собой своего долговязого кузена, цены б ему не было!»
Шутки входят в дом вместе со свечами.
Счастлив тот, кто подозревает своего друга в несправедливости, но трижды счастлив тот, кто полагает, будто все его друзья, сговорившись, притесняют и недооценивают его.
Только находясь в глубоком разочаровании, испытываем мы истинное удовлетворение.
Оценивать себя с каждой минутой все выше, а мир вокруг — все ниже, превозносить себя за счет себе подобных, вершить суд над человечеством… — вот истинное наслаждение мизантропа.
Наш интеллект любит полюбоваться на себя в зеркало. Долго всматриваться в пустоту наш внутренний взор неспособен.
Это может показаться парадоксальным, но я не могу отделаться от ощущения, что пьесы Шекспира меньше всего предназначены для постановки в театре… «Лира» на сцене играть нельзя.
Истинное общество — это бальзам для всякого человека, но бальзам этот сладок и пить его приходится много и через силу.
Книгу мы читаем, чтобы сказать, что мы ее прочли.
Воображение — кобылка резвая. Одно плохо: перед ней слишком много дорог.
Живопись слишком слаба, чтобы изобразить человека.
Как быть женщине, которая лишилась своего доброго имени? Она должна побыстрей проглотить эту пилюлю и молить Бога, чтобы больше Он ей такое лекарство не прописывал.
Достаток в старости — продление молодости.
Я прожил пятьдесят лет, но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, что я еще в пеленках.
Родись у меня сын, я окрестил бы его Ничего-Не-Делай: он должен прожить жизнь сложа руки. Стихия любого человека, я глубоко убежден в этом, — не труд, а созерцание.
Мой гений задохнулся от собственного богатства…
УИЛЬЯМ ХЭЗЛИТТ
1778–1830
Тонкими, порой парадоксальными наблюдениями полны различные по жанру и духу произведения критика, публициста, философа-романтика Уильяма Хэзлитта: статьи в журналах «Экземинер» и «Эдинбургское обозрение», сборники эссе «Круглый стол» (1817), «Застольные беседы» (1821–1822), статьи и очерки из сборников «Персонажи шекспировских пьес» (1817), «Лекции об английских поэтах» (1818), «Лекции об английских комических писателях» (1819), «Дух времени» (1825). Помимо этих, наиболее известных книг писателя, изречения Хэзлитта взяты из различных эссе «на свободную тему»: «Путешествуя за границей», «О невежестве образованных», «О неприятных людях», «О пошлости», «О жизни для себя», и, главным образом, из «Характеристик», сборника афоризмов, сравнимого — и не только по названию — с «Характерами» Лябрюйера и с «Характеристиками…» лорда Шафтсбери.
Здоровый желудок не принимает дурную пищу, здоровый ум — дурные взгляды.
Истинное остроумие свойственно простым людям, а не образованным.
Мысль должна сказать сразу все — или не говорить ничего.
Некоторые дают обещания ради удовольствия их нарушить.
Счастье — по крайней мере однажды — стучится в каждую дверь.
Излюбленная мысль — богатство на всю жизнь.
Предрассудок — дитя невежества.
Желая испытать силу человеческого гения, мы должны читать Шекспира; если же мы хотим стать свидетелями незначительности человеческих познаний, то должны изучать его комментаторов.
Мы говорим мало — если не говорим о себе.
Лишь тот заслуживает памятника, кто в нем не нуждается.
Мода — это аристократизм, убегающий от пошлости и боящийся, что его догонят.
Тот, кто боится нажить врагов, никогда не заведет истинных друзей.
Ни один по-настоящему великий человек никогда не считал себя великим.
В хороших делах мы раскаиваемся ничуть не реже, чем в дурных.
Откровенная неприязнь всегда подозрительна и выдает тайное родство душ.
Нет более ничтожного, глупого, презренного, жалкого, себялюбивого, злопамятного, завистливого и неблагодарного животного, чем Толпа. Она — величайший трус, ибо боится самой себя.
Человек — единственное животное на свете, способное смеяться и рыдать, ибо из всех живых существ только человеку дано видеть разницу между тем, что есть, и тем, что могло бы быть.
