Скандал в Чайна-тауне - Стив Хокенсмит
Махони отпустил лацкан, и звезда исчезла из виду.
– Давай поступим проще. Вопросов не будет. Просто расскажи, что случилось после того, как вы ушли утром из аптеки Чаня. Но только все полностью.
– И это называется проще? – проворчал Густав.
– Ладно, может, и не проще. – Словно собираясь выслушать занимательную историю, Махони устроился поудобнее, насколько это возможно в грохочущем ящике на колесиках. – Но, как ни крути, без затей. Просто рассказывай, что произошло.
– Хорошо. – Густав кивнул и покосился на меня: – Но пусть лучше Отто расскажет. Если надо без затей, то это к нему.
– Вы даже не представляете, какое одолжение сделал вам мой брат, – заявил я сержанту. – Из него рассказчик, как из лягушки…
– Не тяни, приступай, – оборвал меня Махони.
Я послушно приступил и, пока фургон медленно катился по темнеющим улицам города, рассказал все с самого начала: как мы познакомились с Чанем на «Тихоокеанском экспрессе»; как вчера встретили его, а также Малютку Пита и старика Йи Лока; о нашей рискованной экспедиции в заведение мадам Фонг; о том, как А Кам выскользнула из борделя, чтобы поведать нам про Фэт Чоя, топорщика-наркомана; об экскурсии Чарли-Фриско по опиумным курильням; о нашей неудачной попытке запудрить мозги Чунь Ти Чу; о гонке через Плазу и далее по крышам; о нашей аудиенции у Малютки Пита и, наконец, о нашем чудесном спасении бравыми ребятами из легендарного Чайна-таунского отряда полиции Сан-Франциско.
Конечно, при всей тщательности моего отчета, кое-что я опустил. Например, не стал рассказывать, что мы уже не работаем на Южно-Тихоокеанской железной дороге, а также решил не упоминать о предметах, которые мы прихватили из аптеки Чаня, после того как снова туда забрались.
Махони слушал внимательно, лишь иногда озадаченно хмурясь или хмыкая. Мой брат тоже оставался нем как рыба. Он даже ни разу не перебил меня, чтобы поправить или упрекнуть за чрезмерное приукрашивание, что с его стороны было удивительной сдержанностью.
Диану же, казалось, интересовал не столько мой рассказ, сколько реакция на него Махони и Густава. Она не спускала с них глаз.
– Вот примерно так, – сказал я, закончив свое повествование, и взглянул на Старого, ожидая, что он «напомнит» мне о скорпионе или о том, что мы слышали о самом Махони. Но брат молча смотрел на меня, сжав губы, и я продолжил: – Мы думаем, что Черная Голубка – ключ ко всему. Эта Хок Гап, должно быть, что‑то видела, что‑то слышала или что‑то знает. Ведь если бы Чаня убил обезумевший от любви топорщик, то почему тогда всем остальным так не терпится заграбастать бедняжку? Вот мы и пытались добраться до нее первыми, пока другие не сцапали.
Махони молча кивнул и повернулся к моему брату:
– Это действительно всё?
– И даже больше, – подтвердил Густав.
– Эй, я старался рассказать побыстрее, – возмутился я. – Мы угодили в очень запутанную паутину. Кто другой не смог бы распутать и за…
– Теперь наша очередь, – заявила Диана сержанту, не обращая на меня внимания. – Вы не против, если первый вопрос задам я?
Махони выпрямился, и на лице у него проступило презрение. Причем это был не внезапный порыв: сержант явно подавлял его все это время, а теперь отпустил на волю.
– Никаких вопросов. От всех вас. – Он снова постучал по потолку, и возница направил фургон к тротуару.
– Вот зараза, – вздохнул Густав с досадой, но вид у него был на удивление не удивленный.
– Вы что, не сдержите свое слово? – уточнил я у Махони.
– Не давал я никакого слова. Просто соврал, – отрезал полицейский. – А теперь, раз уж вам нужно мое слово, то вот оно: еще раз поймаю вас в Чайна-тауне – брошу в камеру к китаезам, которых только что повязали у Малютки Пита. И будьте уверены, им не понадобятся топоры, чтобы сделать из вас котлету.
Фургон остановился.
– На тот случай, если вы такие тупые, что вам нужна еще одна причина не соваться сюда, то вот пожалуйста, – продолжил Махони. – Тонг Кхуонтук только что повесил на всех вас чунь хан. Знаете, что это значит?
– Награда за наши головы? – предположил я.
– Большая награда. По пятьсот долларов за каждого. – Обширное лицо Махони так перекосилось в ухмылке, словно он собирался чихнуть. – Больше, чем вы, засранцы, стоите живьем, это уж точно. – Он наклонился и открыл заднюю дверь фургона: – А теперь убирайтесь. И радуйтесь, что я слишком занят, чтобы тратить на вас время.
Я вылез из фургона первым. Уже совсем стемнело, а света на улице было немного, однако я без труда понял, где мы оказались.
Завывания ветра с залива, позвякивание колокольчиков на буях в темноте, вопли пьяных гуляк и надрывно-веселые звуки гармоник – такое услышишь только в одном месте: на западной стороне Варварского берега. С тем же успехом Махони мог бросить нас в яму со змеями.
Я помог Диане спуститься на залитый помоями тротуар, но Старый продолжал сидеть в фургоне как ни в чем не бывало.
– Только пообещайте одно, – сказал он Махони. – Не знаю, что вы там задумали, но постарайтесь помочь Хок Гап.
– Вот тебе обещание. – Сержант сунул руку в карман, а когда вытащил ее снова, в темноте что‑то тускло блеснуло, словно на каждом пальце было надето золотое кольцо.
На руке у полицейского был латунный кастет.
– Понял меня? – спросил он.
Густав кивнул:
– Начинаю понимать. – И мой брат выпрыгнул из фургона.
– Это последнее предупреждение. – Махони стукнул в потолок и потянул дверцу на себя. – Валите отсюда.
Фургон тронулся. При первой возможности кучер развернулся и загромыхал обратно в сторону Чайна-тауна. Чтобы попасть туда, как им, так и нам нужно было пройти через такую клоаку, куда полицейские не рисковали заходить в одиночку даже днем. А сейчас стояла темная ночь.
Мы оказались во всех смыслах дальше от Черной Голубки, чем когда начинали свои поиски.
Глава тридцатая
Песчинка в точном приборе, или Мой брат открывает свое сердце… и старую рану
Такое впечатление, что после захода солнца Сан-Франциско забывает о существовании Барбари-Кост – этого независимого королевства, где кончается закон, если не считать закона джунглей. На улицах не было ни трамваев, ни полицейских, а из десяти газовых фонарей горел в лучшем случае один. Лишь из открытых дверей дансингов и окон борделей наружу вырывался свет, а вместе с ним – разухабистая музыка, грубый смех, пьяные мужчины и полуодетые женщины. Между островками света и жизни тянулись длинные полосы мрака, где темные фигуры пошатывались, прятались по углам, валялись
