В жаре пылающих пихт - Ян Михайлович Ворожцов

Я ищу человека по имени Моррис Медвежий Капкан, сказал негр, продолжая смотреть на издыхающего мустанга.

Ну, а на кой черт он тебе?

Хочу говорить о моем сыне.

Черноволосый пожал плечами. А кто твой сын?

Он убит от руки Красного Томагавка, и я ищу мужчину, который платит тысячу долларов за голову Красного Томагавка.

Ты что ж, убил Красного Томагавка? спросил черноволосый.

Я убью, ответил негр.

Пойдем, папаша, в сторонку, потрындычим. Меня, к слову, Моррис зовут, но для приятелей моих – я просто Медвежий Капкан Кастильо.

Черноволосый сопроводил негра через бивуак к широкой раскинувшейся реке, где опустился на колени, погрузил ладони в воду, пошевелил пальцами и ополоснул вспотевшее лицо.

Оплакиваю в сердце своем и твою потерю, сказал он.

Поднялся, отряхнул руки и вытянул из кармана штанов коробок спичек, коротко глянул на негра, вопросительно вскинув бровь.

Закуришь?

Негр не отозвался. Он задумчиво глядел на черную и блестящую, как смола, реку – там, где изжелта-белые в лунном свете наносы перемещались по дну бесформенными массами, муаровая поверхность воды меняла оттенок, то светлея, то темнея, то опять светлея. На противоположном берегу, на фоне наспех нарисованных контуров леса, состоящего из смеси дубов, ракитника, осоки и рогоза, он заметил оставленную лодку.

Пока черноволосый прикуривал, негр медленно поднял руку, держа указательным и большим пальцем золотую монету, странную и древнюю, с оттиском профиля языческого царя – который, казалось бы, оживал в отраженных отблесках лунного света.

Вот, сказал негр.

Черноволосый поглядел на монету.

Не пойму, папаша, что это?

Негр изменился в лице. Возьми, это деньги.

Похоже, древняя монета.

Золото есть золото.

Это мне? спросил черноволосый.

Это тебе, возьми ее.

Черноволосый покосился на монету, потом на негра.

Для чего она мне, папаша? Я не бедствую.

Не возьмешь?

Не возьму – она не моя.

Я дарю ее тебе.

Нет, я чужое не возьму.

Ты суеверен? думаешь, это проклятое золото?

Ну, если ты так запел, то счастья от этой монеты не жди. Чья она, кстати? Твоего сына?

Негр сунул монету в карман.

Жизнь моего сына не принадлежит тебе. Она есть проклятое золото, а я – его проклятье, но ты хочешь взять жизнь моего сына. Беря ее, ты получаешь и проклятье. Ответь – чем монета хуже? На ней нет проклятья. Возьми ее, откажись от моего сына.

Черноволосый недоуменно поглядел на негра. Ты кто?

Мой сын Красный Томагавк. В его жизни для тебя ценности нет, а в этой монете – она есть. Ее ты обменяешь на постель, на пищу, на блудную женщину. И Господь простит вам нищету вашу, и я прощу.

Твой сын – Красный Томагавк?

За голову Красного Томагавка ты обещал тысячу долларов, и другие дети божьи соблазнились сим нечистым динарием! и за этот грех я превращу ваши праздники – в траур, а песни – в плач, и танец ваш – будет на раскаленных углях и на черепах.

Черноволосый обронил папиросу и попытался вытащить из кобуры револьвер, но негр уверенно сократил дистанцию между ними. Они оба положили ладонь на оружие. Черноволосый пыхтел, боролся и попытался выстрелить – но курок сходил вхолостую, защемив грубую, как мозоль, складку кожи между указательным и большим пальцем негра. Он вскинул свободную руку и закатил черноволосому хлесткую звонкую оплеушину наотмашь. Черноволосый потерял равновесие и повалился на спину.

Негр прильнул к нему, зажав его раскрывшийся рот и просунув между своих пальцев в горло Моррису револьверный ствол.

Смерть, скрипящим голосом проговорил негр, смерть! В жизни нет ничего важнее смерти! и кому ты хочешь поручить свою? пусть тела наши умрут – но я погибну на своем пути, а ты на чужом! Твой страх, я вижу его в глазах. Твое тело становится чужим тебе. Ты уже не его часть. Ты далеко и освободился. Ты ощущаешь свободу от всех тех тягостных вериг, которые на себе нес и о которых даже не подозревал. Мы сами себе враги, ты знал?

У черноволосого глаза вылезли на лоб, и старый негр вцепился ему в душу своими безумными яростными глазами, и он почувствовал ниже живота странное безволие и оцепенение, и судорогу, будто кто-то поймал его, как он ловил арканом диких мустангов – и теперь мужчина ощутил бессилие. На него снизошло, как дух святой, осознание конца. Словно его желудок как водянистый мешок с сокровенным содержимым, с сущностью его жизни, держат на ладони; и достаточно одного движения, чтобы произвести хирургическое изъятие его сердца, живота, печенок, как в древности творили жуткие бездушные длинноволосые колдуны, просовывая свои черные костлявые руки сквозь плоть к самой сущности человеческой. И черноволосый прыгающими глазами пытался всмотреться, будто ухватиться за обезображенное лицо негра, темное, равнодушное и испещренное морщинами, как у древнего вампира, в чьих жилах течет смесь песка и фараоновой крови. Старик тенью простирался над черноволосым, безликой тенью, глиняным творением искусных рук и чуждой ему эпохи, длинноволосый назорей, чернокожий потомок самсона, библейского судии, что воскрес из-под руин мерзостного филистимского капища и вознесся над гнилью, ступая босыми ступнями по позолоченной золе и бесплодному пеплу нового проклятого тысячелетия.

Ты охотник на чужих сыновей, ты именуешь себя – отцом? Но ты не отец. Пусть мой сын не от твоей крови. Пусть он не от твоего семени. Но это дитя – оно как ты. И ты не выше его, и дети твои как оно. Подняв руку на сына человеческого, ты эту руку потерял, как и все, что было в тебе человеческого. Что творишь ты в мире? И по какому праву, я спрашиваю. За кого ты выдаешь себя? За чьего отца? Давая награду за голову одного сына чужим сыновьям, испорченным, как ты сам, ты сеешь смерть среди детей, но и пожнешь – смерть, и я – эта смерть. Твоя смерть. Этот путь – мое самопожертвование ради грядущих сыновей. А ты? Неужели жаждешь видеть, как сыновья твои становятся каннибалами и людоедствуют над плотью друг друга? Как можешь ты называться отцом, когда сердце твое – мертвая пасть льва! Сыны блуждают в горестях отцов!

Черноволосый прикусил ствол револьвера, пот струился по его лбу.

Мой сын, кого вы окрестили Красным Томагавком. Кровь на его руках, но его дела – чужды ему! Он повинен лишь в том, что изгнан с земли, где жил. И вы, что сотворили этот мир и его пути, не предложили моему сыну никакого другого пути,