В жаре пылающих пихт - Ян Михайлович Ворожцов

разжал пальцы и забрал пистолет. В ту же секунду они повернули головы, услышав короткий хлопок, и искаженный жарой воздух над верхушкой подрагивающего холма вдалеке дочерна окрасился плотными слоями порохового дыма, а в нескольких ярдах от горбоносого взвился багрово-коричневый султанчик пыли.

Кареглазый недоуменно спросил. В нас стреляли?

Горбоносый крикнул. Врассыпную, не стойте столбами!

Стрелок, скрипя зубами и утирая со лба пот, уперся локтями в землю и прицелился для следующего выстрела, дожидаясь момента…

Уйдите прочь! прокричал он глухо. Убью, но живым не дамся!

Когда дым рассеялся, и стрелок увидел замыленными глазами равнину, он выбрал мишень и выстрелил, но промахнулся. Тут он заметил, как одна из фигур впрыгнула на лошадь горбоносого и галопом поскакала через пустынную залитую потоками лучистой энергии прерию. Всадник, вооруженный кольтом патерсона и улюлюкающий, в трепещущем капоте с капюшоном, издающем хлопающие звуки, с темными и блестящими, будто лакированными волосами, он диким вихрем пронесся по равнине, и встречный ветер отзывался несмолкаемым шумом на эту скачку. Стрелок прицелился в него и выстрелил, но в очередной раз промахнулся, а пальцы его будто одеревенели; на глаза лился пот, а сумасшедший вопль всадника становился все громче и терялся в бешеном стуке копыт, перебирающих землю; и вот лошадь, впервые владычествуя в своей природной стихии, часто дыша, на исступленном ходу обогнула равнину и вприпрыжку взлетела на покрытые кустарником холмы; и пылающим в солнечном свете шлейфом тянулось вслед ей пылевое облако, призрачными фигурами, словно фигурами умерших в этом краю людей и теперь пробудившихся, поднимаясь из-под грохочущих копыт и медленно опускаясь массивными разукрашенными каскадами. Эта пыль застывала на мгновение над вибрирующей землей, складываясь в мерцающие водовороты, и в формах ее, как духи, воспрянувшие на радуницу, сходились для последнего поминального раута странники и дальние родственники, ибо знали, что следующей встречи может не случиться. И громадные выдыхающие отработанный пар лошадиные ноздри надувались и сжимались кузнечными мехами, и вздыбленная царственная фигура, возвышающаяся над стрелком во весь рост, мерещилась темной как ночь.

Черноногий быстро сблизился со стрелком и направил пистолет на него, будто великий каппадокиец, что пронзил змея, и оглядел его живым жестким взглядом. Стрелок издал гортанный преисполненный отчаяния и ненависти крик, оставил винтовку и тяжело перекатился на спину, заслоняя неживыми руками перепачканные кровью одеяния.

Ну, убей! Стреляй, сучий сын! задыхающейся скороговоркой произнес он. Убей! я свою пулю с открытым сердцем приму!

Выкрикнул он и откинул голову, тяжело дыша и глядя на переливающуюся и раскаленную, неприкосновенную поверхность тверди небесной, где выплавлялись облака. А потом мир сомкнулся.

Глава 10. Я убью их голыми руками

Спустя некоторое время всадники двигались вдоль сернисто-белой реки, в прибрежном лесу на противоположном берегу, где перемешались тополя и дубы, среди плоских теней, как загадочное чудо-юдо, бродили коричнево-черные самцы лосей весом в полтонны, хрустя валежником. Словно верующие, что несут хоругвь во имя господа бога, рогатые робко подступали к кромке пурпурно-желтой воды и наклоняли морду, чтобы напиться. Животные издавали короткие натужные вопли, напуганные кромсающими и гудящими звуками буксирного парохода, что против течения тащил по расступающейся пенисто-грязной воде баржу, нагруженную ящиками под сухие фрукты, мешками овощей и тюками одежды, обшитыми рогожей. Сам пароход едва ли можно было разглядеть в полумраке, подобно киту это массивное транспортное средство парило над искромсанной рекой, и очертания его менялись в зависимости от того, что служило ему фоном – сперва полоса деревьев, а затем блеск отдаленных скал, будто оклеенных фольгой, и блеклый лунный свет то проявлял утраченные контуры, то вновь стирал их, и то, что гудело и кромсало воду, шло громадным чудищем, пылая десятком огней в застекленных окнах. И на плоскости качающейся реки воссоздавались темно-синие очертания прибрежного леса, стоящего глухой стеной, а по всей длине баржи, стоя и сидя, расположились таинственные человеческие существа, как какие-то сложные известняковые изваяния, с большими белесыми бельмами тусклых глаз; и те, что глядели, ссутулившись, в воду, расселись, свесив босые ступни и закатив штанины выше колен. И всадники, щурясь, видели этих полуночных рыбаков и моряков, как застывшие зарницы, с головы до пят светящиеся, словно помазанные фосфористым миром или так, будто сама река приняла их как сыновей и растворила в своем светло-зеленом сиянии.

Скаут и кареглазый оглядывались, поторапливая отстающих.

Вы езжайте-езжайте вперед! крикнул им горбоносый.

Черноногий ждал, когда горбоносый заговорит.

Тебя опасные люди преследуют, сказал тот.

Я знаю.

Уже встречал их?

Те, кого я встречал – мертвы.

Придут новые.

И они будут мертвы.

Деньги нельзя убить.

Черноногий посмотрел ему в глаза.

Твои речи трудные. Мои дела – простые.

У тебя ведь есть отец?

Да, его имя Быстрая Лодка.

У других людей есть отцы тоже. Наши отцы в этом мире деньги. Вот что я тебе скажу. Не только ненависть и страх, не только боль наши отцы. Но и деньги, а они – нечто иное, от них не отступаются. Деньги в нашем мире – это еда, это воздух, это жизнь. Это огонь и вода. Это крыша над головой, это постель, это семья и даже сон. Это власть. Это небо и земля. Вот их природа. Понимаешь теперь, что противостоит тебе. Поэтому я и говорю. Деньги – нельзя убить. То, что ты пытаешься убить. То, что ты убиваешь и разрушаешь. Оно не содержится в убитых людях и в разрушенных вещах. Ты меня понимаешь?

Черноногий не ответил.

Я и гадать не хочу, где этому злу место. Не хочу знать. Упаси бог, не узнаю. Но они не в вещах. Это зло – оно никогда не показывает истинного лица. Потому что у него нет лица. Оно неуязвимо. Как то, что делает камень – камнем, а сердце человеческое – тьмой. Вот что я хочу втолковать тебе. А если пойдешь против этой силы, ей плюнуть раз – от тебя мокрого места не останется. Ей служит много рук, много ног, множество тел. Человеческих тел. И будь я на твоем месте, то насторожился бы и на рожон не лез.

Черноногий задумался. Твои речи – трудные, но я вижу в них правду. Отец учил меня совершать поступки. Я и знал, что верно, а что – нет. В мире, который есть подлинный, все просто и ясно. Но мир, сотворенный белым человеком, не может существовать. Одни люди сотворяют запреты, но сами не соблюдают их. Это видно. Ваш мир – ненастоящий. Быстрая Лодка рассказывал мне, что ваш мир придуманный и написанный белыми людьми для людей с темной кожей. Ваш