Карл Май - Жут
– Ты точно знаешь?
– Да. Я знаю, как медведь устраивает себе лежку. Для этого здешние заросли совсем не пригодны. Если медведь зашел сюда, то лишь, чтобы только полакомиться сладкими ягодами. Поскольку он хищный зверь, то, даже лакомясь ягодами, скрылся в глубине зарослей. Инстинкт заставляет его в дневные часы избегать открытых мест. Вот почему он не стал обрывать ягоды там, где это проще всего. Итак, идем! Но все-таки держи свое ружье наготове. Даже медведь может отступить от своих привычек.
Я взял ружье и, сопровождаемый Халефом, стал пробираться в заросли. Дорожки, проложенные здесь зверем, являли собой, пусть и очень уменьшенную, копию «улиц», оставленных буйволом посреди прерии, в траве, скрывающей всадника с головой. Сломанные ветки и сучья были крепко вдавлены в землю. Этот медведь был здоровенным.
Уже через десяток шагов я нашел подтверждение тому, что мы, действительно, имели дело с бурым медведем. На колючках висел клок его шерсти.
– Смотри! – обратил я внимание Халефа. – Что здесь?
– Это шерсть.
– Чья это шерсть?
– Длиннорунной овцы.
– Да, и овцу эту называют обычно медведем.
– Как я рад, господин! Пробирайся быстрее вперед; мы его можем настичь.
Им овладел охотничий азарт.
– Только терпение! Вначале нам следует внимательно осмотреть этот клок.
– Для чего?
– Чтобы, может быть, узнать, сколько ему лет.
– Ты можешь догадаться об этом по нескольким волоскам?
– Да, примерно так. Чем моложе зверь, тем гуще его шерсть. У очень старого зверя нет подшерстка, а шерсть настолько тонкая и редкая, что кое-где просвечивает кожа. Так что, посмотрим! Этот клок шерсти густой?
– Нет, шерсть очень редкая.
– Кроме того, толщина и окраска шерстинок вовсе не одинакова. Возле корня они тоньше, чем вверху, и почти бесцветные. Значит, кожа животного уже не способна питать шерсть. Этот медведь очень стар. Мне бы не хотелось побывать в его объятиях. В таком возрасте и в это время года он может весить добрых четыре центнера.
– Аллах! А я сколько вешу?
– Меньше одного центнера.
– О горе! Какая разница! Конечно, голыми руками не справиться с ним. Лучше влепить ему пулю. Итак, вперед! Ищем его!
– Его тут нет. Если ты внимательно осмотришь примятые кусты, то заметишь, что места излома уже потемнели. Я полагаю, что зверь побывал здесь не сегодня, а еще вчера. Нам незачем обследовать заросли. Достаточно объехать их, а это проще и удобнее, и мы, пожалуй, обнаружим место, где зверь забрался в заросли или вылез из них.
Итак, мы покинули переплетение колючих ветвей и пошли вдоль кустов. Я быстро нашел место, где медведь забрел в заросли. Он пришел со стороны леса; примятые ветки и кусты были здесь отогнуты внутрь. У реки зверь отогнул их наружу и выбрался из зарослей. Я стал искать его след, но нашел лишь отдельные, еле заметные отпечатки лап; они вели к реке. Мы пошли по этому следу и достигли места, где медведь напился воды. У самого берега вода показалась ему мутной, поэтому он зашел в реку передними лапами. Там струилась кристально чистая вода; разглядывая мягкое дно этой неглубокой речушки, мы отчетливо заметили отпечатки звериных лап. Медведь пил воду, не шелохнувшись, а потом осторожно убрал лапы, словно намеревался оставить здесь самый точный их отпечаток.
Догадка, высказанная мной ранее, подтвердилась: медведь был внушительных размеров. На его лапах имелись большие жировые подушки; легко было догадаться, что он носил с собой целую гору жира. Отсюда он выбежал на песок и принялся на нем кататься. После этого след снова пропал. Лишь по отдельным приметам я предположил, что медведь вернулся в лес.
– Как жаль! – сетовал Халеф. – Этот сын медведицы вовсе не соблаговолил нас подождать.
– Может быть, это дочь медведицы или даже сама медведица, мать и бабка многих медвежат. В том месте, где она каталась на песке, она царапала его когтями. Когти очень тупые и сточенные. Это очень пожилая дама. Радуйся, что неожиданно не повстречал ее.
– И все же я хотел бы, чтобы она пришла сюда и поклонилась, приветствуя нас. Медвежье мясо можно есть?
– Да, но медведь – не яблоко, которое можно есть прямо с кожурой. Окорок и лапы, если их хорошо приготовить, сущее лакомство. Язык тоже имеет отменный вкус. От печени нужно остеречься. Есть народы, считающие ее ядовитой.
– Окорок и лапы! – воскликнул малыш. – Сиди, разве мы не можем его отыскать, чтобы отобрать у него эти лакомства?
– Халеф, Халеф! Подумай-ка о других лакомствах, которые тебе не очень…
– Молчи! – быстро перебил он меня. – Разве ты думаешь, что Пророк запретил вкушать окорок и лапы медведя?
– Он не запрещал это. Хотя Пророку было ведомо слово «dibb» («медведь»), но он порой называл так и гиену, и я не верю, что Мухаммед когда-нибудь видел настоящего медведя.
– Если бы он его запретил, то я ни за что не хотел бы отведать медвежий окорок, но раз запрета нет, то я не понимаю, почему нам следует отказаться от такого изысканного яства. Мы отправимся в лес и подстрелим зверя.
– Ты думаешь, что он только нас и ждет?
– Есть же у него какое-то убежище!
– Не обязательно. Даже если бы оно было, мы его не найдем. След медведя мы не нашли, а уже начало смеркаться. Так что, нам придется отказаться от охоты.
– Эфенди, давай попробуем! – попросил он. – Твой верный Халеф намерен поведать своей Ханне, жемчужине среди жен, о том, что уложил медведя. Она будет гордиться и восхищаться мной.
– Чтобы исполнить твое желание, нам придется пробыть здесь один или два дня, а у нас нет на это времени. Через четверть часа настанет ночь. Надо спешить, чтобы попасть в дом Юнака!
– К шайтану этот дом! Лучше бы я выспался сегодня в берлоге с медведем, закутавшись в шкуру, снятую с него. Но мне надо повиноваться. Аллах дарует, и Аллах отбирает. Не стану же я ворчать на него.
Итак, мы вскочили на лошадей и поехали дальше.
Через некоторое время крутые склоны, поросшие темным хвойным лесом, отступили в сторону, образовав округлый просвет, в котором мы увидели дом, к коему притулились пара сараев или построек, напоминавших конюшни. Справа от горного хребта ответвлялся узкий отрог; здесь скальные породы поросли кустарником, лиственными и хвойными деревьями.
Там, в конце этого отрога, мы увидели человека, по одежде которого не могли даже разобрать, женщина ли это или мужчина.
– Это Гуска, господин, – сказал конакджи. – Позвать?
– Кто такая Гуска?
– Это жена Юнака, торговца углем и сажей.
– Не нужно ее звать, ведь я вижу, что она нас заметила.
Было ли это ее имя или только прозвище, позволявшее судить о душевных качествах его обладательницы? Гуска – тоже сербское слово, и означает оно «гусыня». Судя по тому, что сообщил о ней наш последний хозяин, пастух, следовало ожидать, что она наделена известным свойством этой водоплавающей птицы. Мне было любопытно узнать, как она нас примет.
