Скандал в Чайна-тауне - Стив Хокенсмит
– В Сан-Франциско, может, и нет, но в Чайна-тауне есть, – шепнул в ответ Чань. – Это Фун Цзин Той.
Он помолчал в ожидании какого‑нибудь намека, что до нас дошел смысл его слов. Ничего не дождавшись, Чань снова заговорил, на этот раз таким тихим шепотом, что я, пожалуй, не столько расслышал слова, сколько уловил ответ по движению губ и испугу на лице дока.
– Малютка Пит.
– Вот же дьявол, – сказал я. – Без вил и рогов сразу и не узнаешь.
Густав лишь пробормотал:
– Ну-ну.
В течение последнего месяца мы только и слышали о Малютке Пите: городские газеты писали о нем, считай, каждый день. Игорные притоны, опиумные курильни, бордели, белые рабыни, махинации на боях и скачках – глава тонга Сомйоп так глубоко запустил руки в порок и коррупцию, что того и гляди мог бы составить конкуренцию городским властям.
И все же встреча с самым настоящим Наполеоном преступного мира оказалась не столь удивительной, как взгляд, которым Фун Цзин Той одарил Чаня.
Он повернулся к нашему другу-доктору и… улыбнулся.
Но не так, как приветствуют старого знакомого. Так улыбается курице лиса, крадущаяся с фермы с еще живым окровавленным цыпленком в зубах. Эта улыбка говорила: «А тобой я еще займусь», причем не просто говорила, а обещала.
Судя по всему, самый опасный человек Сан-Франциско не просто знал доктора Гэ Ву Чаня, но имел к нему вопросы.
Глава пятая
До свидания – и привет, или Густав проигрывает пари, которое хотел выиграть, но выигрывает другое, которое хотел бы проиграть
Не прошло и двух минут после появления Малютки Пита и компании, как наша троица засобиралась на выход. Нельзя было назвать наш уход паническим бегством, но и неторопливым гордым отбытием тоже. Доктор Чань бросил на стол несколько мятых банкнот, даже не спросив счет, вскочил и объявил, что ему пора обратно в аптеку.
Малютка Пит, погруженный в разговор с жилистым китайцем, возглавлявшим его процессию, как будто и не заметил нашего ухода. Его прихвостень, однако, кивая, улыбаясь и излучая подобострастие, как и подобает лакеям, даже не смотрел в сторону босса. Очевидно, не удовлетворившись первым осмотром зала, он обшаривал его глазами уже в восьмой или девятый раз. Нас с Густавом он на прощание смерил подозрительным и в то же время чванливо-презрительным взглядом, как будто поначалу увидел в нас потенциальных конкурентов, но пришел к выводу, что мы не стоим беспокойства.
На улице Чань, не дав Старому продолжить расспросы, быстро зашагал вперед, на ходу торопливо рассказывая о местных достопримечательностях. Вон там – буддийский храм. А там – пресвитерианская миссия. Здесь рынок, где торгуют наисвежайшей, еще живой рыбой. Тут можно купить ритуальные деньги, которые сжигают на могилах предков.
А вот и аптека самого нашего провожатого. До свидания.
Пока доктор наскоро пожимал нам с братом руки, сгорбившийся перед аптекой седобородый старец приблизился и прохрипел что‑то по-китайски. Голос старика царапал уши, как наждак одно место, и Чань, мигом обернувшись, грубо бросил в ответ несколько слов.
Во время нашего совместного путешествия на поезде я не раз видел, как Чань сносил оскорбления от белых, не теряя достоинства и внешней доброжелательности. Поэтому его презрительная мина и резкий тон меня удивили. Мне приходилось читать, что китайцы почтительно относятся к старикам, но здесь не было и тени почтения – одна неприязнь.
Они перекинулись еще несколькими фразами: хриплый старикашка говорил обиженно и подобострастно, а доктор – сердито и надменно. Чань уже собирался пройти мимо старика к себе в аптеку, но последняя фраза заставила доктора замереть, и презрение у него на лице сменилось удивлением. Поговорив еще немного со стариком, Чань повернулся к нам с братом и произнес в своей обычной вежливой манере:
– Увы, долг зовет. До свидания, Верзила и Старый. Надеюсь, скоро увидимся.
– Конечно, док. – Я приподнял шляпу, обнажив все еще зудящий пороховой ожог на лбу. – Надеюсь только, в следующий раз прием будет не столь горячим.
Чань попытался изобразить улыбку, но вышло неубедительно. Вежливость ему пока еще удавалась, а веселье – уже нет.
– Удачи, док, – проронил мой брат.
Наш друг напряженно кивнул, а потом повернулся к старику и гаркнул что‑то приказным тоном. И они быстрым шагом зашагали бок о бок по улице, не глядя друг на друга и не разговаривая, насколько мы могли видеть.
– Странная парочка, – заметил Густав.
– Да мало ли таких. – Я кивнул на юго-восток, где в нескольких кварталах нас ожидал Паромный вокзал: – Итак… не пора ли возвращаться в наш оклендский шато?
Старый посмотрел на меня, как я это называю, Страдальческим взглядом № 4: брови сдвинуты, тонкие губы сжаты, а выпяченный подбородок прозрачно намекает на сдерживаемый гнев.
– Разве тебе не хочется узнать, что грызет Чаня?
– Аж умираю от любопытства. – пожал плечами я. – Но, по-моему, док ясно дал понять, что это не наше собачье дело. Да, прямо он такого не сказал, но смысл прекрасно читался между строк. А также вокруг, сверху и поперек строк. Он мог бы попросить нас о помощи – но не попросил. Вот и все. Пора домой.
– И что, просто забыть о нем?
– Эй, хочешь разгадать загадку? Вот тебе загадка: где Диана Корвус?
Страдальческий взгляд № 4 сменился Раздраженным взглядом № 1.
– Как так? Я же выиграл пари, – возмутился Густав.
– Вот уж нет. Все, что ты сказал, увидев Чаня, мы уже и так знали. А потом ты за целый час смог нахолмсить только одно: там еще дедуцировать и дедуцировать. Я не впечатлен. Если хочешь попробовать еще раз – пожалуйста. Начнем снова с того же места, где встретили Чаня. Я бы сказал, у тебя осталось еще секунд пятнадцать, чтобы найти себе объект. – Широко расставив руки, я повернулся в одну сторону, потом в другую: – Давай, приступай. Выбирай кого хочешь.
Старый лишь буркнул что‑то неразборчивое – и, несомненно, непечатное, – после чего зашагал прочь.
– Так ты сдаешься, брат? – выкрикнул я и ринулся за ним. – Ха! Жди, Диана, мы идем тебя искать!
Сложно было сказать, согласился Густав или нет, поскольку по дороге к Паромному вокзалу он не произнес ни слова. Но даже если бы Старый попытался спорить, вряд ли я услышал бы. Мы шли через грязный лабиринт питейных заведений, дансингов, притонов и домов терпимости под названием Барбари-Кост, Варварский берег, где стоял оглушительный гам. Если сквозь безумную какофонию музыки из
