Юрий Федоров - Державы для…
Палубу хорошо отдраить сил немало надо положить. На добром судне палуба как желточек. И светла, и не занозиста. Каждый сучок на ней виден, каждая жилочка древесная. Ее и песочком трут, и голиком холят, а то и скребком где надо пройдут и опять песочком да голиком. В семи водах искупают и уж тогда только скажут: довольно, вот теперь хорошо.
Тут же на палубе, на бочке, расстелили карту. Ветер углы карты шевелил и море рисованное колебалось и билось, как живое за бортом.
Измайлов, нависая над бочкой, басил:
— Ежели бы мы, как в прошлом годе по осени шли, острова вот эти, — ткнул пальцем, — Крысьими называемые, лучше бы с юга обойти. — Глянул на горизонт, на облачка, о которых уже говорено было. — А сейчас непременно с севера заходить надо. Ветры осенью одни, а по весне иные. А острова, сам увидишь, подлые. — Прищурился недовольно и еще раз повторил: — Как есть подлые.
Сел поудобнее, начал рассказывать, что и камней здесь подводных понатыкано где ни попало, течения злые, и, что еще опаснее, ветры крутят вокруг островов, будто их ведьмы гонят метлами. Сказал о старых мореходах, на островах этих прежде побывавших: Михайле Неводчикове, Андрияне Толстых, Степане Глотове. О бедах, которых они натерпелись. И суда их здесь о камни било, и течениями черт-те куда утаскивало, мачты ломало ураганами.
Кое-кого из ходивших на Алеуты моряков он знал сам, о других слышал много. По его рассказу представлялись они людьми необыкновенной смелости и риска.
— По имени Андрияна Толстых, — сказал, — острова Андрияновскими названы. Уж чего только Андриян здесь не натерпелся. Отчаяться надо гораздо, чтобы острова такие описать. Но русский человек рисков. Цыган, ежели конь понравился, сколько хочешь вокруг да около ходить будет, и ты в него из ружья пали, а все же исхитрится и коня уведет. Момент выберет, и охнуть не успеешь, а конь уже пылит по дороге и подол цыганской рубахи на ветру бьется. Гони не гони за ним, а уйдет. Андриян, как цыган вокруг лошади, около островов этих ходил. И било ватагу его здесь ураганами, и ломало, но он все же карту составил, и карту добрую. Половина команды на островах этих полегла. Пойди, поищи могилки те. Да и сам чуть не пропал, Андриян-то. По совести сказать, место это гиблое. Как уж андрияновской ватаге пришлось — догадываться только можно. И что еще страшно, так это сопки огнедышащие. На островах их с десяток, а то и более горит.
Рассказал Измайлов, что старые мореходы свидетелями были того, как огнедышащие сопки суда забрасывали камнями величиной с добрый коч. Плюнет камушком сопка такая и затаится. И неведомо, когда проснется и в другой раз камушками заиграет. А то еще и пеплом сопки суда заваливали.
О пепле Измайлов вовсе как о небылице рассказывал. Что-де, мол, такой пепел, бывало, сопки эти сыпали, что и днем солнца не видно. Ночь вроде бы черная стоит.
— И не приведи господь, — сказал, — в это время дождь ударит. Пепел корой схватывается и палубу и все снасти залепляет. Бывает, что паруса рвет. Хрупкими паруса становятся. Ломаются, как ледок.
Мужики, стоящие вокруг, слушали, разинув рты.
Далеко от галиота, но все же видимые хорошо, шли в море киты, построившись в кильватер.
— Что те гуси! — сказал один из ватажников.
Над китовыми горбами фонтанами взбрасывалась вода. Киты шли быстро, забирая к северу.
— Ишь, — сказал Измайлов, — нашим курсом идут. Видно, тоже к островам прибиваются.
Подошел Самойлов. Приборка на палубе была закончена, галиот сверкал чистотой. Киты ушли за горизонт.
Приметно стало, что галиот потерял в скорости. За кормой не стало пенного следа.
Измайлов взглянул на паруса. Они обмякли и висели на мачтах складками.
— Падает ветер, — сказал капитан Шелихову.
Солнце припекало все сильнее. Корабль обсох и четко рисовался мачтами на синем небе. На палубу вытащили бачки с похлебкой из рыбы. Ватажники сели вокруг бачков. Измайлов ходил вдоль борта, стучал каблуками, хмурился. Облака у горизонта набирали силу и опускались ниже к морю. Скорость совсем упала.
Шелихов ушел в каюту, а когда через час вышел, то моря не узнал. Галиот плыл будто в молоке. Над невидимыми волнами стоял слой тумана.
Галиот «Симеон и Анна», шедший в кильватере, только мачтами выглядывал. Как отрезанные, мачты плыли над белесой, плотной пеной необыкновенного тумана.
Измайлов приказал убрать паруса.
Туман над морем все поднимался. Галиот «Симеон и Анна» совсем исчез. Слышно было только, как колокол на его борту жалко дребезжал. Такого тумана ни Измайлов, ни Самойлов не могли припомнить.
Сидели они в каюте у Шелихова. По трапу застучали шаги. Вошел Степан:
— Так что колокол на «Симеоне и Анне» затих.
— Ну вот, дождались! — с сердцем сказал Измайлов.
На палубе Шелихов прислушался. Куда там! Тишь такая — в ушах звенело. Ни звука над морем, ни всплеска.
К концу дня тревожная весть облетела галиот: в трюме обнаружилась течь. Загудели голоса. В трюм полезли Измайлов с Устином. Григорий Иванович и Самойлов ждали у трюмного люка.
— Ну что там?
Воды оказалось немного.
— С полвершка, — сказал Устин. — Свежая. Течь недавно открылась. Видать, когда галиот на воду спускали, крайний шпангоут потревожили. Вот плахи чуток и расперло.
Туман между тем стал убывать, потянуло ветром. Измайлов велел ставить паруса. Галиот пошел на восток.
К первым Алеутским островам подходили ночью. Ватажники увидели на горизонте багровые сполохи. Забеспокоились, послали сказать Измайлову. Пламя играло во весь горизонт.
На палубу вышел Измайлов, сонный, недовольный, глянул на сполохи и зевнул:
— Что взгалтелись? Сопка это огнедышащая. К Алеутам подходим.
Послали за Шелиховым.
Григорий Иванович вышел и крайне изумился. Полнеба полыхало в пожаре.
Из моря постепенно поднимался остров с охваченной огнем вершиной.
— Ну, ребята, — сказал Измайлов, — теперь гляди в оба. Места здесь опаснейшие.
Сам он в эту ночь уже не спускался в каюту. Стоял около рулевого колеса и как ворон каркал:
— Эй, впереди! Гляди зорко!
На волнах плясали багровые блики отсветов, свивались жгутами, вспыхивали и гасли.
Острова благополучно прошли и побежали дальше. Пляска огненная на волнах утихла.
Измайлов сказал:
— Григорий Иванович, считай, нам повезло. Близь острова этого всегда дождь да туман. А мы, хоть и не с попутным ветром, но при ясном небе идем. Пролив проскочим, а там до самой Уналашки посвободнее будет.
Светало. Шли проливом. Течение сильное, встречное. Измайлов беспокоился:
— Сейчас за остров зайдем, может ветер шквальный ударить.
