Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Когда прикажете выйти, ваше превосходительство?

– Сейчас же.

Через полчаса Муравьев с борта «Иртыша» с любопыт­ством и сомнением присматривался к сшитым из тюленьих шкур, натянутых на легкий каркас, шестивесельным бай­даркам с выгребавшими из бухты гребцами-алеутами. Под ударами весел байдарки извивались, как живые.

– Я думаю, – сказал Струве, иронически подсмеива­ясь, – что при прямом ударе волны в борт такая посудина согнется полукольцом, а пассажиры вывалятся.

– Не беспокойтесь, – ответил Корсаков, – не сгибают­ся и очень устойчивы.

Байдарки скользили мимо «Иртыша», едва касаясь воды, и вскоре за выступом входа в бухту скрылись. Стало еще сиротливее.

Через два дня нового томительного ожидания, как только просветлело, радостный окрик вахтенного возвестил, что в море виден корабль.

– Бот! – самоуверенно заявил Струве, опуская трубу. – Бот под всеми парусами.

– Бот-трехмачтовик? – с укоризной пожал плечами Кор­саков и, состроив презрительную гримасу в сторону Струве, процедил сквозь зубы: – Стрюцкий, штафирка несчастный.

– Пешеброд, – так же презрительно смерив Корсакова с головы до пят, ответил Струве и отвернулся.

– Моряки! – засмеялся Муравьев и, вспомнив, что и сам он не моряк, обращаясь к вахтенному, спросил: – Транс­порт?

– Так точно, ваше превосходительство, – уверенно от­ветил тот, продолжая пристально приглядываться к далекой точке. – Теперь видать ясно – транспорт «Байкал», ваше превосходительство!

– «Байкал»! – закричал Муравьев и засуетился. – Аврал! Шлюпку на воду! Вельбот! Штабс-капитан Корса­ков, скорей навстречу. Струве, предупредите дам: я на велъботе.

Не прошло и минуты, как Миша Корсаков, укутываясь в брошенное с берега чье-то пальто и ловя увертывавшиеся на ветру рукава, торопливо командовал насторожившимся гребцам:

– На воду! Начали! Еще, еще! Наддай ходу!

Когда шлюпка приблизилась к воротам, сквозь узкий проход из бухты в море ясно был виден идущий на всех па­русах, включая даже стаксели, транспорт «Байкал». Палуба его густо была покрыта шевелившимися точками.

– Вас ждет в Аяне их превосходительство! Прибыла вы­сочайшая инструкция! – орал издалека в рупор возбужден­ный Корсаков, передавая устаревшие новости, уже извест­ные от взятого Невельским на борт Орлова. – А у вас что?

– Все хорошо, – коротко отвечал Невельской, не желая повторяться, – расскажу на борту, – и пояснил: – Вижу из бухты двенадцативесельный вельбот без флага, это он? Са­лютовать?

– Салютуйте, он, он! – оглядываясь назад, кричал Кор­саков.

– Готовьсь к салюту! – распорядился Геннадий Ива­нович.

– Сколько прикажете? – спросил лейтенант Казакевич.

– Валяй все одиннадцать! – забывая о торжественности минуты и официальности обстановки, бросил опьяненный, счастливый Невельской.

Шлепая о волны длинными тяжелыми веслами, подходил неповоротливый вельбот.

Не слушая плохо доносившихся на «Байкал» слов гене­рал-губернатора, Невельской с упоением выкрикивал в ру­пор:

– Сахалин – остров! Вход в лиман и Амур возможен для мореходных судов и с севера и с юга! Вековое заблуж­дение рассеяно!

Вельбот беспомощно и нервно ерзал на волне и долго не давал выпрыгнуть, но как только нога Муравьева коснулась нижней ступеньки опущенного трапа, следивший за всеми движениями генерал-губернатора лейтенант Казакевич мах­нул рукой. Корабль вздрогнул от оглушительного выстрела и окутался вонючим, но приятным для всех участников гу­стым дымом. Взволнованный Муравьев не успел решить, до­гадаются ли в порту ответить на салют, машинально огля­нулся в сторону Аяна и, увидев клубы дыма, улыбнулся: «Догадались». Посреди рапорта, представлений, объятий, поцелуев и приветствий действительно стало докатываться отдаленное буханье аянских пушек.

– Я полагаю, что этот документ покроет все наши пре­грешения, Геннадий Иванович, – обнадеживающе произнес Муравьев, вручая Невельскому высочайше утвержденную инструкцию.

– Увы, нет, ваше превосходительство, – шутя ответил Невельской, не думая, что его слова станут пророческими, – боюсь: ведь здесь нет разрешения на плавание по Амуру, а мы вошли и проплыли вверх и вниз по реке больше полу­сотни верст!

– А-я-яй! – так же шутливо в тон ответил Муравьев. – Значит, разжалование неминуемо.

Все захохотали.

– Шампанского! – потребовал Муравьев.

Офицеры переглянулись.

– У нас нет шампанского, ваше превосходительство, – пробормотал смущенно Невельской, – извините великодуш­но, на берегу.

– На берегу – то само собой, – не унимался Мура­вьев, – ну, тогда по чарке вина! Матросы! Государю импе­ратору ура!

А когда смолкло дружное «ура» и оказалось, что нет и водки, смутился было и Муравьев, но нашелся:

– Господин капитан, господа офицеры и лихие орлы матросы, – сказал он, – поздравляю всех вас с неслыхан­ной одержанной вами великой победой. «Ура» вашему отваж­ному капитану! – А после оглушительного «ура» он доба­вил: – На берегу за мной по три чарки...

После этого новое «ура», уже без всякого приглашения, не смолкало до самого входа «Байкала» в бухту.

Тут шла своя суета: дамы решили встретить прибывших хлебом-солью, очаги уже давно дымились для этой встречи...

– А если они возвратились ни с чем? – опасливо заме­тила Екатерина Николаевна.

– Не было бы салюта, – возразила Христиани.

– Салют «Байкала», – пояснил француженке Струве, – это привет порту и генерал-губернатору Восточной Сибири, а наш ответ – приветствие «Байкалу» по случаю благополучного возвращения, и больше ничего.

– Вот что мы сделаем, – решила генерал-губерна­торша, – с поднесением повременим, пока не узнаем точно, а там видно будет, может быть, придется скушать самим.

Упавший ветер задержал резвый бег транспорта, и допро­шенные гребцы с прибывшего вельбота успели сообщить приятные и волнующие новости.

Пропущенный генерал-губернатором вперед и слегка подталкиваемый им маленький, тщедушный триумфатор медлен­но и торжественно сошел с поданного вельбота, набитого до отказа пассажирами, на берег. Здесь его встретило все сбе­жавшееся население фактории, несколько ошалевших от са­люта случайных гиляков, матросы, солдаты и две дамы, за которыми стоял матрос с хлебом-солью на блюде, накрытом расшитым полотенцем. Впереди всех стоял Струве, уполно­моченный дамами держать речь.

Говорил Струве хорошо и закончил речь такими словами:

– Дорогой Геннадий Иванович! Для того чтобы сделать открытие, нужны ум, отвага и упрямство, но для того, чтобы доказать ошибку таких непререкаемых авторитетов, как ва­ши славные предшественники, нужны, кроме того, знание, ве­ра в себя, дерзание и, что важнее всего, безграничная лю­бовь к родине, когда жертва служебным положением и да­же жизнью кажется желанным благом. И вы с вашими со­трудниками, в груди которых бьется такое же, как и ваше, львиное сердце, преодолели все препятствия. Вся Россия вместе с нами, я уверен, веками будет гордиться такими сы­нами. Честь вам и слава!