Фуксия Данлоп - Суп из акульего плавника
Синьцзяно-Уйгурский автономный район до сих пор является своего рода аномалией в составе Китая. Уйгуры имеют куда как меньше общего с ханьцами-китайцами, чем те же тибетцы. Они практически во всем типичные жители Центральной Азии, часть великой тюркской семьи народов, проживающих на территории от Синьцзяна до Узбекистан и далее вплоть до современной Турции, включая ее саму. Они говорят на языках тюркской группы, едят кебабы и являются мусульманами по вероисповеданию.
В последние годы китайское правительство начало активную кампанию по развитию бедных западных регионов. Переселенцы ханьской национальности, привлеченные потенциальными экономическими возможностями, хлынули в Синьцзян, и во всех более или менее крупных городах стали появляться китайские дома, облицованные белой кафельной плиткой. Новые районы Кашгара теперь ничем не отличишь от тех, что встречаются в любом другом городе Китая. Это невыразительные жилые районы с торговыми центрами, караоке-барами и центрами мобильной связи. Однако в мой приезд еще можно было побродить по базарам и узеньким улочкам старого мусульманского города и почувствовать себя в особом мире.
Медники машут молотками, трудясь над чайниками и горшками. Торговцы холодным оружием снуют между выложенных рядами и украшенных драгоценностями кинжалов. Владельцы магазинов сидят скрестив ноги у входа в напоминающие пещеры Аладдина лавки, увешанные коврами или уставленные фарфором. Темные улочки отливают разноцветными атласными шелками. Мужчины носят мусульманские шапочки или меховые шапки, а женщины одеты по-разному: одни — буднично, другие — роскошно.
Будучи в Кашгаре, я очень часто сидела днем на веранде в чайной, располагавшейся за мечетью Ид Ках, и смотрела, как внизу бурлит базар, едут телеги, запряженные ослами. Уютно устроившись на украшенном коврами балконе, я слушала птиц, что щебетали в клетках над моей головой, ела наан и попивала черный чай. Время от времени кто-то из стариков-уйгуров вынимал из кармана газетный сверток и предлагал насыпать его содержимое (черный перец, цветки сафлора или какие-то загадочные травки) мне в чайник.
Уйгурам присуща почти что средиземноморская сердечность. Мужчины при встрече пожимали руки; люди смеялись, не боясь быть услышанными и не опасаясь привлечь внимание. Это резко контрастировало с поведением китайцев, у которых принято сдерживать свои чувства. Я пребывала в полнейшем восторге. Более того. Синьцзян — единственное место в Китае, где женщина с европейской внешностью — высокая, с каштановыми волосами и зелеными глазами — могла при желании раствориться в толпе или пройтись по базару так, чтобы на нее не смотрели во все глаза. У большинства уйгуров европеоидные черты, некоторые из местных жителей светловолосы и зеленоглазы. В Китае я привыкла, что постоянно волей-неволей нахожусь в центре внимания, здесь же меня никто не замечал, к моему удовольствию.
Однажды в Синьцзяне, за городом, где-то неподалеку от границы с Пакистаном, я вышла из взятой напрокат машины и полезла на холм в поисках укромного местечка, чтобы справить нужду. К этому моменту я уже провела в Синьцзяне пару недель, и на мне был скромный наряд из хлопка. Голову и шею прикрывало несколько наброшенных шарфов, защищавших меня от безжалостного солнца. Возвращаясь вниз к машине, я неожиданно натолкнулась на ханьского туриста средних лет, вооруженного массивным профессиональным фотоаппаратом. Он ласково и при этом покровительственно мне улыбнулся: «Здравствуйте, девушка, а вы к какому национальному меньшинству относитесь?» Совершенно очевидно, он решил, что столкнулся с представительницей полузабытого кочевого племени, и мне не хотелось его разочаровывать. (Быть может, моя фотография до сих пор хранится у него в альбоме среди снимков других представителей малых народов.)
В девяностых годах, когда мы были студентами, нам очень хотелось попасть в закрытые для посещения иностранцами районы Китая. Правда, никому из нас не посчастливилось побывать в Синьцзяне, однако мы встречали уйгуров, да и сами китайцы неоднократно твердили, насколько мы на них внешне похожи. Конечно же, в глухих районах Тибета и Ганьсу никто даже в самых смелых мечтах не рассчитывал натолкнуться на настоящего иностранца. И если спрятать фотоаппараты, модные солнечные очки и не одеваться в привезенную из дома одежду, которая могла вызвать подозрение, то мы с нашими большими носами и странным акцентом вполне сходили за синьцзянцев.
Я помню, как однажды ехала по унылым сельским районам Ганьсу в старом трясущемся автобусе. Меня предупреждали, что эту местность иностранцам посещать запрещено, поэтому я прикрыла волосы широким черным шарфом, отчего стала напоминать жительницу какой-нибудь арабской страны. На нос я нацепила нелепые разболтанные темные очки, что обычно носили китайские крестьяне, а сумку спрятала в белый пластиковый мешок, в котором местные обычно перевозили зерно. На мне были джинсы, пуховик и китайские армейские ботинки. Купив у водителя билет, я молча села в хвост автобуса, чтобы избежать разговоров с попутчиками и не маячить.
Разумеется, по всем стандартам я выглядела странно. Не только резко выделялась на фоне набившихся в автобус китайских крестьян — более того, человека в моем наряде не встретишь ни в Синьцзяне, ни в каком-либо другом районе Китая. Но я точно знала: в школьных учебниках, которые смутно помнят все, что-то говорилось о пестрых, поющих и танцующих национальных меньшинствах Китая — о малых народах, носящих странные одежды и придерживающихся причудливых традиций. Не исключено, кое-кто из попутчиков даже видел представителей этих народностей по телевизору. Чувствуя себя довольно уверенно, я прислушалась к приглушенному шепоту спутников и несколько раз уловила слово «Синьцзян». Ни у кого не возникло даже малейших подозрений, что я на самом деле иностранка.
Впрочем, польза от существования Синьцзяна и его жителей не ограничивалась для иностранных студентов города Чэнду одной лишь возможностью путешествовать по закрытым районам. По всем городам Китая выходцы из Синьцзяна, в основном мужчины, ставили на оживленных перекрестках переносные мангалы, жарили на них шашлыки из баранины, посыпанные чили и тмином. Запах шашлыков настолько ассоциировался с этими людьми, что было достаточно почувствовать в воздухе тминный аромат, и ты уже знал: где-то рядом уйгур. Однако когда я жила в Чэнду, у некоторых торговцев шашлыками существовал еще один источник заработка — торговля гашишем, поэтому аромат шашлыка у меня теперь ассоциируется с курящимся наркотиком.
