Виктор Дихтярев - Вся жизнь - поход
Что для этого надо сделать ?
Отменить стадное хождение на краеведческие задания. Организовать краеведческие группы по два-три человека. В каждой группе должен быть временный командир, отвечающий за сбор и оформление материалов.
Ежевечерне подводить итоги краеведческой работы, выслу-шивая отчеты командиров групп и отчет ответственного за дневник.
Собственно, здесь не было ничего нового - просто я переносил в походы принципы макаренковских сводных отрядов. Но это в теории. А на практике я представлял, как ежевечерне несколько групп будут стоять в очереди у краеведческого дневника и все равно не успеют его заполнить. На следующий день ко вчерашним очередникам добавятся новые, и вал неоформленных материалов будет нарастать, и не важно, кто заполняет дневник - девочка с каллиграфическим почерком или командиры сводных групп.
И тут мы подходим к моему открытию.
А что, если отказаться от альбомного дневника? Ведь никто не требует от нас сделать его покрасивше. Оценивается только содержание, и даже на орфографию и пунктуацию судейская коллегия закрывет глаза - просят только писать поразборчивей.
Так вот, Если ЖЕ вместо альбома взять в поход пачку линованных листов из больших общих тетрадей, то каждая группа сможет независимо от другой работать со своими материалами, переписывая их начисто после утверждения. При таком порядке ответственный за дневник может собрать за вечер хоть десять, хоть сто отчетов. И все! Каждая группа занята своими материалами не более часа, а руководитель освобождается от постоянного надзора за нерадивыми - на вечернем подведении итогов они обязательно всплывут и тут же у костра перепишут начисто свои отчеты.
Я мысленно проверял эту идею с разных сторон, понимая, что ухватился за хвост Жар-птицы. И уже в следующем слетном походе наши краеведческие папки распухали от материалов, и не было нервотрепки у руководителя и обид у ребят. Один день от другого мы отделяли цветной бумагой с нарисованной схемой перехода и, придя на слет, приступали к последнему священнодейству: в присутствии всей команды извлекался на свет десятидюймовый гвоздь, которым торжественно пробивались аккуратно выровненные листы. Дневник брошюровался ленточкой и укладывался в папку. Ребята передавали это сокровище из рук в руки, поглаживая переплет и даже целуя его.
Многие впервые видели дневник целиком, не очень представляя, как из отдельных листочков, среди которых были записи, сделанные не кем-то, а лично ими, получилась рукопись в шестьдесят страниц. И от того, что ребята гордились своим трудом, я радовался неизмеримо больше их.
Мы несли наши папки в Штаб слета мимо биваков других школ и почти везде видели отрешенных девочек, торопливо записывающих в свои альбомы то, что не успели записать в пути...
Когда я стал чуть поопытней, мы начали украшать свой краеведчесий дневник фотографиями сделанными в пути. Для этого брался широкопленочный фотоаппарат "Москва". Ночью в палатке, накрытой для верности спальниками, проявленную пленку накладывали на фотобумагу и прижимали чистым стеклом. Подсвечивали себе фонариком, завернутым в красный галстук. Другим фонариком делали засветку, и в трех небольших кюветах - проявление, промывка, закрепление - доводили операцию до конца. Фотографии, правда, получались маленькими, всего 6х9 см, но очень четкими. Когда мы в первый раз сдали свой дневник с фотографиями, нас заподозрили, что они сделаны в домашних условиях, перед выходом на слет. Пришлось показывать судьям нашу походную фотолабораторию, и первые места по краеведению мы воспринимали как заслуженную награду за большой труд.
В Ленинграде нас поселили в школе, приспособленной под временную гостиницу. В соседних комнатах жила вторая команда - победительница слета, и я познакомился с классным руководителем ребят, Инессой Федоровной Волк.
Я любовался ее подопечными - подтянутыми, вежливыми, без всякого словесного мусора в разговорах. Большинство моих туристов после объязательной экскурсионной программы разбегались по универмагам, а группа Инессы Федоровны уходила на поиски интересных книг. Вечерами, после посещения театров, соседи долго обсуждали увиденное, а мои ребята перебирали купленные днем безделушки. Обычно перед сном я что-нибудь рассказывал своим туристам, и на такие посиделки непременно приходили соседи, деликатно постучав и спросив, не помешают ли своим присутствием. Мы говорили о живописи, театре, литературе, и по вопросам и репликам гостей я видел, что они знают больше моих ребят. Инесса Федоровна работала с классом уже пять лет, и неведомыми мне путями подвела к тому уровню культуры, до которого моим туристам было еще далеко. Я завидовал стилю общения Инессы Федоровны с учениками, здесь было что-то домашнее, материнское. Она никогда не повышала голоса, я ни разу не слышал повелительных интонаций в ее речи, никто не бросался сломя голову исполнять ее распоряжения, да их и не было, а только: будь добр, пожалуйста, если не трудно... Я видел, как Инесса Федоровна, разговаривая с высоким юношей, мимоходом причесала его, потом повернула и что-то поправила в одежде. И парень послушно наклонял голову и поворачивался. Да разве я мог позволить себе причесать того же Колю Голикова? Ого, как бы он дернулся!
Наблюдая за мягкой суетливостью Инессы Федоровны и за ее от- ношениями с ребятами, я лишний раз убеждался, что копировать кого-то - дело бесполезное. Помню, как еще зимой в школе, на репетиции нашего драмкружка, одна из участниц мимоходом взяла лежавшую на рояле офицерскую фуражку, лихо надела ее набекрень, прихлопнула сверху и, с отчаянной грацией козыр-нув, положила фуражку на место. Выглядело это потрясающе задорно. Девушка пошла по своим делам и, уверен, даже не вспомнила бы, попроси ее сказать, что она делала несколько секунд назад. Эту сценку видела только ее одноклассница ребята сидели передо мной в зале, спиной к сцене. И тогда одноклассница будто случайно сделала несколько шагов к роялю, постояла немного, поглядывая в нашу сторону, и быстро повторила номер с фуражкой. Бедная девочка, она сама почувствовала как все получилось нелепо, и, смутившись, бросила фуражку на рояль. Не было у нее для такой сценки ни гусарской бесшабашности, ни женского шарма.
В то время я много читал театральной литературы и, конечно же, знал требование К.С. Станиславского к своим ученикам - в любой роли идти прежде всего от себя. Так что уж говорить о манере поведения не на сцене, а в жизни! В детстве, видимо, все так или иначе копируют понравившиеся жесты и позы своих знакомых или киногероев. Если это подходит человеку, то постепенно, при многократном повторении, органически вплетается в ткань его внешних физических действий. Если не подходит, то отбрасывается и забывается.
