Луи Буссенар - Охотники за каучуком
— Да хватит, господин Луш, — примирительно заговорил Красный, — не вскипай. Он прав! Не их вина, что не все, как ты, получают вышку за мокрое дело. Лучше поладить добром. Будем потихоньку жить-поживать. Мы тоже прибыли сюда не по собственной воле, — закончил свою речь негодяй и потер израненный хребет.
— Прекрасно. Значит, несмотря на разницу во взглядах, будем сосуществовать мирно.
Перепалка повергла каторжников в изумление, когда они убедились, что имеют дело с честными людьми. Артисты же, привыкшие к неожиданностям и самым невероятным встречам, принялись невозмутимо устраиваться на новом месте.
На следующий день Диого, как заботливый хозяин, посетил гостей во «французском квартале». Не для того, разумеется, чтоб узнать, чего им недостает, а из любопытства — как сумели ужиться столь разные, но одинаково ненавистные ему белые, которых причудливо столкнула судьба.
К своему великому удивлению, он обнаружил, что под навесом хижины царят мир и покой. Каторжники встретили его как своего хозяина. Сурово наказанные подлецы всегда сгибаются в лицемерном подчинении перед теми, кто с ними безжалостен. Артисты же вели себя с достоинством, без вызова, но и без преклонения.
У вождя была еще одна цель, когда он шел сюда. Негр хотел убедиться, что каторжники присмирели, и с удовлетворением заметил, что суровый урок пошел им на пользу.
— Вижу, — обратился он к ним с презрительной фамильярностью в голосе, — вы стали умнее и будете теперь подчиняться моим приказам беспрекословно.
— Точно, беспрекословно, хозяин.
— Отлично, ребятки. Раз уж вы полны благих намерений, мы, не откладывая дела в долгий ящик, дадим вам возможность их осуществить.
— Командуйте, хозяин. Мы готовы.
— Там на дереве уже больше суток болтается парочка субъектов. Они начали попахивать. Заройте-ка их. Вы были, пусть не слишком охотно, их палачами, а могильщиками станете, думаю, с бо́льшим удовольствием.
— Конечно, шеф, конечно. Только вот что. — Господин Луш разговаривал с негром заискивающе, как все каторжники говорят с начальниками. — Вы настаиваете, чтоб мы выполнили работу сами?
— Что-то я тебя не пойму, приятель. — Диого сурово сдвинул брови.
— Обычно в камере тяжелую работу поручают новеньким… Если вы не возражаете, пусть эти три господина припрячут жмуриков.
От этой более чем сомнительной выходки морщины на лбу Диого разгладились.
Решив, что нелишне с самого начала продемонстрировать заложникам, каким образом он поддерживает тут порядок, и довольный, что сразу же представилась возможность заставить их выполнять ужасную работу, Диого произнес:
— Раз в жизни ты сказал дельную вещь, старый бродяга. Понежьтесь еще денек, полелейте свою лень, — тут негр повернулся к актерам. — А вы шагайте за мной.
— Да здравствует хозяин! — завопили каторжники.
— Ура! Ура!
Актеры, заинтригованные и, кроме того, знающие, что вступать в дискуссию со свирепым тираном бесполезно, решили повиноваться.
Диого привел их в свою хижину, выдал каждому по мачете и по лопате с киркой и молча проводил к манговому дереву, на котором болтались безобразные, истерзанные птицами трупы в состоянии глубокого разложения.
— Они хотели убить меня, — резко проговорил он. — Одного, по моему приказу, изрубили на куски его же приятели, а другой — был живым привязан к его трупу. Вот так я расправляюсь с неугодными. Не вижу необходимости рассказывать вам больше. Выберите место за пределами деревни, выройте яму и закопайте эту падаль. Приступайте! А вы, — обратился он к любопытным обитателям деревни, столпившимся было вокруг, — марш по домам! Пусть они выполняют мой приказ. Чтоб никто не помогал французам и за ними не ходил.
Сами понимаете, каким ужасным показалось бедным артистам отвратительное задание. Но ничто на свете не могло их от него освободить.
Не в силах произнести ни слова, инстинктивно чувствуя, что, если они не подчинятся, их ждет неминуемая расплата, друзья пустились в скорбный путь, с лопатами и кирками на плече, на поиски места для захоронения.
Примерно в трехстах метрах от деревни они заметили маленький песчаный холмик, поросший цветами и злаками.
— Крепитесь, друзья мои! — сдавленно проговорил Маркиз. — Жизнь порой ставит нас перед жестокой необходимостью. За работу!
— За работу! — жалобно отозвались, словно эхо, Раймон и Фриц, яростно набросившись на холмик.
Так они копали примерно полчаса. Могила быстро углублялась. Вдруг лопата отскочила, наткнувшись на что-то твердое и в то же время рыхлое.
— Что бы это могло быть? — удивленно спросил эльзасец.
Маркиз склонился над дном ямы, разгреб руками сухую рассыпчатую землю и вскрикнул от изумления.
Раздвинув края крепкой толстой циновки, ловко сплетенной из растительных волокон, он обнаружил неровные металлические зерна неправильной формы, такого тусклого желтого цвета, словно их закоптили.
Достав пригоршню металла, он внимательно осмотрел его, поразившись значительным размерам тайника, и объявил:
— Пусть я тут на месте потеряю и имя, и голос, пусть мне больше никогда не петь в оперетте, если это не золотые самородки.
— Золотые самородки! — потрясенно воскликнули оба его спутника.
— Тс-с! Не кричите… сохраняйте спокойствие, насколько это возможно. На наше счастье, мы оказались одни. Да, именно в таком виде золото поступает с прииска, — сказал он, пересыпая из ладони в ладонь похожие на большую гальку зерна.
— Вот это находка!
— Господи, да что же делать?
— Тише. Еще раз прошу вас. Будем сохранять спокойствие.
— Черт возьми! Да его тут столько!..
— Вот еще!
— И еще!
Несколько осторожных взмахов киркой, и на Божий свет появились новые свертки или, точнее сказать, корзины, крепко связанные пеньковыми веревками, каждая весьма значительного веса.
Маркиз попробовал приподнять одну.
— Знаете, тут килограммов двадцать, не меньше.
— Двадцать килограммов? Сколько же это в деньгах? — наивно спросил эльзасец.
— Тысяч шестьдесят, братишка.
— Шестьдесят тысяч франков!
— Но здесь полная яма таких корзин! Считай: пять… шесть… семь… восемь.
— Девять… десять… О! Считать-то я умею. А это что за свертки из бамбука? С одной стороны завязаны узлом, с другой — заткнуты пробкой и запечатаны сургучом.
— Давай откроем один.
— Дай-ка… Вот так.
— Ну и ну! Это песок!..
— И не какой-нибудь, а чудесный, чистейший, настоящий золотой песок!
— Вот кубышка так кубышка!
