Юрий Ефремов - Тропами горного Черноморья
Нам доводилось слышать потом и другие версии о Дикой бабе и ее судьбе. Были в разной степени талантливые варианты с историко-политическим оттенком - что это дочь белогвардейского полковника, скрывавшегося в лесах с дней гражданской войны; варианты "Тарзана в юбке" - девушки, дружной со зверями, доившей серн и оленьих ланок; были версии о ее гибели и, напротив, в ряде случаев утверждалось продолжение ее существования...
Столь оригинальный фольклор только и мог возникнуть на почве безлюдья и дикости огромных пространств заповедика. Так легко было мысленно населить эти территории неуловимыми существами, загадочными людьми...
НАШ ОЛЕНЬ
Мы покидали Сенной лагерь, когда слет наблюдателей начинал свою работу. Теперь они обсуждали уже не вечерние сказки о Дикой бабе, а свои трудовые будни, задания по учету туров и оленей, трудности расчистки старых и прокладки новых троп, ремонт помещений кордонов, закладку искусственных солонцов для минеральной подкормки животных и, наконец, самую опасную часть своей работы - борьбу с браконьерами.
Прощаемся. Теперь на любом заповедном кордоне нас встретят как знакомых!
Крутой подъем пихтовым лесом и криволесьем приводит нас к лагерю Исаева. Луговой балкон над кручами в раме пихтовых лесов. К самому домику лагеря подбегает веселое березовое криволесье. Бушуют луговые цветы- они празднуют здесь, как и на Пастбище Абаго, разгар Весны.
Новые захватывающие горизонты. Через огромную глубокую долину Киши нам с высоты двух километров
виден мрачный серо-коричневый Джемарук - промежуточное звено между Тыбгой и нашим краснополянским Чугушом. Как круты изборожденные кулуарами стены этого Джемарука! На них задержалось так мало снегу, когда кругом все горы еще блещут целыми полотнищами снежных полей.
В дальней дали, где-то за долиной Малчепы и верховьями реки Белой, парят в дымке розоватые призраки Фишт-Оштенского массива. Нам видно, как поднимается к ним задранный вверх обрывистый край Скалистой куосты.
Глубоко, почти на километр под ногами, дно долины Киши. Там Сенная поляна, там совещаются наблюдатели. А нам сверху так хорошо видна вся их могучая держава...
Еще не так давно эту вознесенную над заповедником поляну называли Зубровой. Наш Саша упорно утверждает, что мы идем не к лагерю Исаева, а на Бандитскую поляну. Нам понятно, почему так приросло это черное имя к столь райскому уголку - я еще в Красной Поляне слышал трагическую историю гибели профессора Исаева в районе этого лагеря. Интересно, а что знает об этом Саша? Он угрюмо повествует:
- У нас в Хамышках так говорят: ходил тут профессор, траву изучал. Гордый был, одиночкой ходил. А наши тут рядом в другом балагане сидели.
- Постой-ка, какие наши?
- Бандиты. Наши, хамышкинские. Растроганные столь наивно раскрываемым родством душ, слушаем внимательнее - мы-то и не знаем, с кем
имеем дело.
- Порешили они его словить - зачем один ходит. Ну и словили и суд над ним устроили.
- За что же суд?
- За то, что ученый. Говорили, не было бы ученых - не было бы и войны и заповедника не было бы.
- Вот оно что! И к чему же его присудили?
- Присудили убить. Привязали к лошадиным хвостам и погнали.
- Кого погнали?
- Лошадей. Так всего и побили. Так что его и тела не нашли. Говорят, одну книжку записную потом обнаружили.
В голосе Саши не промелькнуло ни нотки сожаления или осуждения по поводу случившегося. Кто его ведает, может быть, и он воспитай был в такой же вере, а теперь сам вынужден помогать ученым!
- А откуда же ты это знаешь, Саша?
- Наши рассказывали. Один из тех бандитов мой дядя был.
Саша и это произнес без капли смущения. Родства с Дикой бабой стесняется, а о родстве с убийцами говорит чуть не с гордостью. Дремучие же тут можно встретить души людские, тоже чем тебе не зубры!.. Сашин рассказ звучал тем убедительнее, что в основе совпадал с официальной версией о гибели Исаева.
Поднимаемся по косогору горы Аспидной к Аспидному перевалу. Между полосами рододендронов спускаются ленты снегов - они лежат вдоль каждой лощины, по путям зимне-весенних лавин. Чтобы провести нашу Машку по этим крутонаклонным снежникам, долбим в них топориками карнизные уступы - ведь мы идем первыми в этом сезоне, в июне. В одном месте поленились, и Саша решил пройти с лошадью прямо по снежной целине. Легкомыслие было немедленно наказано.
На крутом снежнике копыта стали скользить, ноги разъезжаться. Вьюки закачались, лишили животное равновесия, лошадь упала и поехала. Затрещали веревку из мешка вывалился и поскакал мячом вниз по рододендронам один из рюкзаков. Хорошо, что снежник в этом месте был неширок. Через несколько секунд Машка застряла, упершись брюхом в первый крупный куст.
Освобождаем ее от вьюка, ослабляем седловку. Лошадь в отчаянии косит глазом, храпит, бьется. Сашка грубо орет на нее и с силой тащит под уздцы, заставляя подняться. Ноги целы, только на боку заметная ссадина. За ускакавшим рюкзаком пришлось спускаться по кустам на добрую сотню метров вниз - он застрял в криволесье. Лошадь снова навьючили и пошли к перевалу, теперь уже всюду тщательно прорубая ступеньки.
Цепко впившаяся в скалистые склоны сеть рододендроновых стеблей. Узкие струи водопадов. Первые для Наташи облака, которые можно потрогать.
С Аспидного перевала спустились в долину уже родного мне Уруштена. Позади остались еще десятки удивительных видов, долин, ручьев, высокотравных полян. Но что-то изменилось в пейзаже - он стал суровее. Исчезли вечнозеленые кустарники, чаще стали попадаться ели и сосны. Получалось, будто Аспидный хребет, вытянутый по меридиану, отделял не запад от востока, а юг от севера. Сосны на склонах, на островах между протоками Уруштена. Аромат сосновой хвои и смол...
Пожалуй, это не случайно. К западу от Аспидного хребта еще чувствуется дыхание южной природы с ее вечнозеленым подлеском, той самой, что проникла в бассейн реки Белой через "Колхидские ворота" под Чугушом. Аспидный же хребет для этой природы непреодолим. Вот почему в бассейне реки Лабы, а именно к нему принадлежит Уруштен, господствуют уже типы ландшафта, "нормальные" для северного склона Кавказа.
Все угрюмее долина. Лес уступил место криволесью. А вот и вовсе оголенные склоны - здесь даже криволесье сметено все опустошающими лавинами. Тропу преграждали вывернутые с корнями кривые буки и клены, снесенные со снегом и вытаявшие из лавинных выносов. Чем выше мы поднимались, тем чаще тропа на целые километры исчезала под навалами недотаявшего снега, и идти приходилось по его грязной ребристо-щебнистой поверхности. Снег перекрывал все днище долины, так что и сама река Уруштен исчезала под ним, пробивая себе неведомые траншеи.
