Жюль Верн - Цезарь Каскабель
Но последнее качество, похоже, здесь не требовалось. Едва первый крючок погрузился на подходящую глубину, как по воде пошли круги от ударов рыбьих хвостов. Истинный рай для рыболова! За полдня улов такой, что с избытком хватило бы на весь Великий пост. Восторг переполнял Сандра. Поэтому, когда Наполеона попросила у него удочку, чтобы поймать самую большущую рыбину, он ни за что не захотел уступить. Они заспорили, пришлось вмешаться Корнелии. К тому же, мягко говоря, рыбы ей показалось достаточно, и она велела детям и мужу сматывать удочки; а когда госпожа Каскабель приказывает, то остается только повиноваться.
Два часа спустя вернулись господин Серж, Жан и Ваграм, которого в буквальном и переносном смысле пришлось тащить за уши, так ему не хотелось уходить из зарослей, где все пропахло дичью.
Охотники оказались не менее удачливыми, чем рыбаки. В ближайшие несколько дней любителей поесть ожидало самое разнообразное и вкуснейшее меню из рыбы озера Еж и великолепной дичи северной Сибири.
Среди всего прочего добытчики принесли связку «караллисов», которые всегда сбиваются в стаи, и несколько пар «дикуш»[172] — глупых птичек, размерами еще меньше, чем рябчик. Никто раньше не пробовал мяса этих редких, но очень изысканных на вкус птиц.
Легко представить, какой царский пир закатила Корнелия! Стол накрыли под деревьями, но ни один из едоков не нашел, что угощаться на свежем воздухе несколько холодновато. Госпожа Каскабель превзошла себя в приготовлении шикарных блюд из жареной рыбы и тушеного мяса. Так как запасы муки и якутского масла пополнили в последней деревне, то неудивительно, что на десерт она подала традиционный сладкий пирог, смазанный желтком. Все это сдобрили двумя-тремя стопочками самогона из фляги, которую согласились продать жители Максимова; на том и закончился день, и ничто не потревожило отдых путешественников.
В самом деле, хотелось верить, что время лишений и испытаний уже позади и удивительное странствие закончится с честью и к вящей славе семейства Каскабель!
На следующий день путники отдыхали, чем не преминули воспользоваться олени, дабы насытиться вдоволь.
Двадцать первого апреля «Прекрасная Колесница» тронулась в путь в шесть часов утра; четыре дня спустя она пересекла западную границу Якутии.
Глава IX
НА ОБЬ
Вернемся к мнимым русским матросам, волей случая присоединившимся к семейству Каскабель.
Что ж, неужели Ортик и Киршев решили оставить свои грязные помыслы из благодарности за хорошее к ним отношение? Нет, отнюдь! Душегубы, за которыми тянулся целый шлейф темных дел, числе и в банде Карнова, только и думали о новых преступлениях. Они жаждали завладеть «Прекрасной Колесницей» и деньгами, которые поспешил вернуть Чу-Чук, а затем, вернувшись в Россию под видом цирковых артистов, продолжить свою воровскую жизнь. Чтобы осуществить свои планы, перво-наперво они хотели избавиться от своих спутников, славных и добрых людей, которые помогли им обрести свободу; бандиты готовы были убить их без колебаний при первом же удобном случае.
Но мнимые матросы боялись, что вдвоем не справятся. Посему терпеливо дожидались, пока «Прекрасная Колесница» окажется неподалеку от одного из уральских ущелий — бандитского логова, где они надеялись привлечь новых сообщников для нападения на бродячих артистов.
Ну кто бы заподозрил их в таком отвратительном замысле? Новые попутчики казались весьма полезными; их не в чем было упрекнуть. Они не вызывали симпатии, но и не отвращали. Только Кайетта сохраняла смутные подозрения на их счет. На мгновение ей показалось, что она слышала голос Киршева в ту самую ночь нападения на господина Сержа. Но как участники этого гнусного дела очутились в тысяче двухстах лье от места преступления на одном из островов Ляховского архипелага? Поэтому, продолжая внимательно наблюдать за моряками, Кайетта остерегалась кому-либо рассказать о своих тайных догадках.
И вот что следует еще отметить: если Ортик и Киршев вызывали подозрения у юной индианки, то они, в свою очередь, находили очень необычным поведение господина Сержа. После опасного ранения на границе Аляски Каскабели перевезли его в Ситку и выходили. Пока все правдоподобно. Но почему после выздоровления он не остался в Ситке? Почему последовал за бродячими артистами в Порт-Кларенс, а затем и в Сибирь? Присутствие русского в цирковой труппе казалось по меньшей мере странным.
Поэтому Ортик сказал однажды Киршеву:
— Слушай, видно, не случайно господин Серж возвращается в Россию, приняв все меры предосторожности, чтобы его никто не узнал! Эге-ге! Тут что-то кроется, нам может пригодиться это обстоятельство! Держи ухо востро!
И Ортик принялся пристально наблюдать за графом Наркиным, который надеялся, что тайна его останется тайной.
Двадцать третьего апреля экипаж ступил на землю остяков[173] — довольно нищего, малоцивилизованного народца, хотя эта часть Сибири и включает в себя несколько процветающих уездов, например Березовский.
Проезжая на «Колеснице» через одну из деревень, путники поразились, как она отличалась от живописных и зажиточных поселений якутов. Внутри невзрачных душных и смрадных лачуг, едва ли годившихся для размещения животных, почти невозможно было дышать.
Трудно вообразить более отталкивающие существа, чем здешние туземцы. Жан привел такую цитату из общей географии: «Чтобы предохраниться от морозов, остяки северной Сибири носят двуслойную одежду: сверху оленью шкуру, а снизу — грязь!»
Питаются сибирские дикари почти исключительно полусырой рыбой и практически не обработанным мясом.
Все это характерно для кочевников, чьи стада разбросаны по тундре. Несколько отличаются от них обитатели поселков. Так, в городке Старохантайске путешественников встретили жители, с виду довольно приличные, но очень негостеприимные и недоверчивые к чужакам.
Женщины с лицами, разрисованными бледно-синей татуировкой, носили «вакошам» — что-то вроде красной вуали, украшенной голубыми полосками, юбки броских цветов и корсеты более скромных оттенков, грубый покрой которых портил их фигуры; девушки стягивали талии поясами с бубенчиками, позвякивавшими при каждом движении, словно амуниция испанского мула.
Что касается мужчин, то зимой — а многие еще одевались так, словно на улице стоял жестокий мороз, — они походили на диких зверей, ибо кутались в одежду из шкур мехом наружу. Головы скрывали капюшоны, так называемые «малицы», или «парки», в которых были прорезаны щелочки для глаз, рта и ушей. Разглядеть их лица не представлялось возможным, что, вероятно, ни у кого не вызывало особых сожалений.
