Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Никакого вмешательства тут не было, просто к слову пришлось, – развязно заговорил Хвостов, не обращая внима­ния на замечание Резанова, в то время как Лангсдорф сразу потерял настроение и надулся. – А мы ему на это: «Тогда зачем вам «Юнона»?» – «Да я, – говорит, – «Юнону» про­дал бы, если бы только было на чем уйти отсюда и добраться до Сандвичевых островов». Вы подумайте, Николай Петрович, «Юнона» хоть и меньше «Невы», но все-таки вмещает больше двухсот тонн, построена всего четыре года назад из дуба, об­шита медью. На ней десять четырнадцать с половиной фун­товых пушек. А как легка на ходу!.. Купить бы, ах, хорошо!

– С одним условием, лейтенант, – усмехнулся Реза­нов. – Если вы кончите... догадываетесь?..

– Догадываюсь и клянусь, – с чувством проговорил Хво­стов и, скорчив рожу в сторону Давыдова, крикнул: – Ура, Гаврик, пошли!

И все трое сейчас же поднялись.

– Пожалуй, это не плохо, – сказал Резанов, когда ком­пания вышла.

– Очень даже не плохо, – подтвердил Баранов. – Поло­жение наше здесь с кормами скверное, надо посылать в Кадьяк за юколой. А нам без двух суднишек самим оста­ваться здесь никак нельзя – время неспокойное.

На следующий же день Резанов попросил Лангсдорфа на­чать предварительные переговоры с Вульфом.

К вечеру пожаловал и сам капитан Вульф – молодой, жизнерадостный, видавший виды моряк. Хоть бостонец и до­рожился, но умеренно, несмотря на то, что знал, насколько трудно было положение Баранова и на Кадьяке и в Ситхе.

В результате корабельным мастерам Корюкину и Попову дано было поручение тщательно осмотреть бостонский ко­рабль...

– Ха-ха-ха! – после осмотра раскатисто грохотал Корюкин, не стесняясь присутствием Резанова. – Представьте себе, ваше превосходительство, половина пушек у него не пушки, а чурбаны. Ну, просто деревянные чурбаны, хотя здо­рово добре сделаны: обиты медью и так окрашены, что ни за что не отличишь.

– Да ладно, – нетерпеливо прервал его Резанов, – бросьте пустяки и говорите дело. В каком состоянии судно?

– Судно? – Корюкин перестал смеяться и стал докла­дывать: – Судно, я вам скажу, прекрасное. Медная обшивка совершенно как новая, листы толстые, во! – он показал тол­щину в полпальца. – Дубовый корпус отлично сохранился, мачты в исправности. Паруса и такелаж такой, какого у нас нет ни на одном корабле, тоже и якоря четыре. Вся оснастка первый сорт... – И вдруг, что-то вспомнив, он опять расхохо­тался грохочущим смехом: – А парусина, парусина... наша ярославская, с русским клеймом... из Бостона, ха-ха-ха!

«Юнону» купили. Командиром на нее был назначен Хво­стов. Вместе с Давыдовым он должен был немедленно уйти на Кадьяк за юколой, но запил...

Давыдов почти каждый день бывал у Резанова и просил списать его на берег, так как совместная жизнь с Хвостовым стала невыносимой.

– Николай,– не раз говорил он Хвостову на корабле с такой мукой в голосе, что тот иногда, несмотря на опьянение, мгновенно переставал буянить и успокаивался. – Ни­колай, голубчик, так дальше нельзя. Пойми, ты губишь себя, доставляешь неприятности Николаю Петровичу, который спу­скает тебе то, чего не спустил бы никому. Опомнись, пере­стань!

– Мне наплевать на твоего Николая Петровича! – махал рукой Хвостов; после долгого молчания он говорил тихим и слезливым голосом, расстегивая куртку и разрывая на груди рубашку: – Душит меня... смерть бы скорей... – И вдруг кри­чал истошным голосом: – Ты понимаешь, мне тошно! Я боль­ше жить так не могу и не хочу... слышишь?

В один из светлых промежутков Резанов позвал его к се­бе и, не обращая внимания на растерзанный вид и мутные, плохо понимающие глаза, спокойно обратился к нему:

– Николай Александрович, я жду от вас дружеской по­мощи.

Хвостов, ожидавший упреков и уже приготовившийся от­вечать дерзостями, удивленно поднял голову.

– Чем же я вам могу помочь? – спросил он с кривой усмешкой.

– А вот чем: продовольствие на исходе, и нам грозит го­лодная смерть. Надо спасать людей. На Машина надежда плохая. Я решил послать в Кадьяк за юколой «Юнону». Что вы на это скажете?

Наступило тяжелое молчание.

Положив руки на стол, Хвостов бессильно уронил на них голову, и только по судорожным подергиваниям плеч можно было угадать, что он плачет.

– Простите, Николай Петрович, – сказал он, наконец, резко поднявшись и быстро, большими неверными шагами направляясь к двери. – Я завтра же подымаю якорь...

На корабле началась спешка. Четыре катера непрерывно летали к берегу и обратно на корабль. Мрачный, но полный энергии Хвостов и повеселевший Давыдов носились из скла­да к Баранову, от Баранова к Резанову, от Резанова на «Юнону», раздобывая все нужное.

С Хвостовым на Кадьяк ушел и Вульф, чтобы оттуда пробраться до Охотска или Камчатки, а затем по суше от­правиться в Петербург.

После ухода «Юноны» в Ново-Архангельске стало и скуч­нее и тревожнее. Полагались, в сущности говоря, на одного только Давыдова и отчасти на Вульфа. Баранов озабоченно считал дни, прикидывая, как скоро может вернуться «Юно­на». Все время он проводил на верфи, подгоняя разленив­шихся корабельных мастеров и рассылая мелкие промысловые партии на ловлю рыбы и всего живого, что попадется под руку.

Наступали холода, сильные ветры несли с собой дождь, град и снег.

Резанов продолжал сочинять проекты, проверяя их бесе­дами с Барановым. Особенно беспокоил его вопрос заселения островов, в котором он разошелся с Барановым.

– Знаете что, Александр Андреевич, – начал как-то Ре­занов, когда они вдвоем возвращались с верфи, – без людей нам никак не обойтись. Я так думаю, нужно тысяч десять...

Плохая пища и постоянное полуголодное состояние сильно подорвали его здоровье. Он шел тяжело, опираясь на палку, и обливался потом.

– Что вы, что вы! – испуганно замахал руками Бара­нов. – Нам хушь бы несколько сот, и то было бы легче, а вы­махнули –десяток тыщ! Попробуйте заманить сюда такую уйму народа... Да прокормить-то их как?

– Ну, понятно, заманить нечем... А вы заманивать хоти­те? Да кто же пойдет, когда все знают, что климат здесь су­ровый, ни хлеб, ни овощи не родятся... Податься к Сандви­чевым островам – взбудоражить целый мир против себя. Но я, видите ли, серьезно подумываю по весне спуститься по по­бережью Америки к югу, поразнюхать, нельзя ли там устроить русскую земледельческую колонию. Подманить на­род на острова, конечно, нельзя, Александр Андреевич, я при­думал другое...

– Неужто принудительное переселение? – с ужасом спросил Баранов. – Откуда? Ведь перемрет народ с непри­вычки! Не могу с этим согласиться, Николай Петрович. Го­ворят, молодой царь собирается освобождать народ, а вы хо­тите его еще крепче закабалить. Да и что делать здесь земле­робу? Какую он будет возделывать землю? А ни к чему дру­гому ведь он не привычен. А бабы, а семьи?.. Нет, Николай Петрович, поступайте, конечно, как знаете, а только хороше­го, я думаю, ничего от этого не воспоследует.