Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– А я, – сказал Резанов, вставая и выпрямляясь, – российского императорского двора камергер и начальник Русской Америки. Благоволите явиться ко мне через час.

Сукин смутился и, пожав недоуменно плечами, вышел, а через час явился в мундире и с рапортом. Рапорта Реза­нов не принял, но о причинах замедления приходом и невы­полнения охотского приказа и последующего распоряжения Баранова расспросил. Сукин ответил, что он считал необходимым прежде всего обследовать новооткрытые острова, од­нако описать, какие именно и где, не смог.

– А вы не думаете, – спросил Резанов, – что ваша обя­занность прежде всего охранять старые, которые мы можем потерять? Время неспокойное...

Баранов притворился, что поверил Сукину, и предложил ему отправляться на остров Хуцнов для охраны посланной туда партии промышленников.

– Благоволите немедленно приступить к исполнению рас­поряжения правителя, – сказал Резанов в ответ на заявле­ние Сукина о том, что команда нуждается в отдыхе. – Необ­ходимо тотчас же, в самом неотложном порядке спешить на­встречу промысловой партии.

– У меня некому грузить балласт, – попробовал от­махнуться Сукин.

– Я дам вам на помощь людей с «Марии», – предложил Резанов.

Сукин людей с «Марии» поставил немедленно на работу, а своих снял.

Прошло три дня, балласт был погружен, но Сукин не уходил. Ссылался на то, что еще не запасся водой и не полу­чил всего продовольствия. Продовольствие было выдано в тот же день, а он по-прежнему стоял на якоре.

Резанов вызвал его, строго спросил:

– Почему вы медлите?

– У меня течет байдара, – отвечал Сукин. – Починю, по­дыму якорь...

– Я предупреждаю вас, лейтенант, бросьте шутить! – прикрикнул на него Резанов. – Если завтра к шести утра вы не подымете якорь, вам больше здесь, в Америке, подымать его не придется.

Сукин снялся, отошел на несколько миль и лег в дрейф, несмотря на попутный ветер.

Тут взволновался и Баранов: он получил известия, что хуцновцы, вооружившись, поджидают возвращения партии после лова, чтобы отнять добычу, а в партии было шестьсот человек.

К Сукину послали лейтенанта Хвостова, на этот раз с при­казом Баранова – сдать командование судном мичману Кар­пинскому и явиться к Резанову.

– Лейтенант Сукин, почему вы так странно и вызывающе себя ведете? – спросил Резанов, когда Сукин явился к не­му. – Ведь если что-нибудь случится с промысловой партией, я вас не пощажу...

Сукин молчал.

В тот же день Резанов писал правлению в Петербург:

«Энтузиазм Баранова все еще так велик, что я, несмотря на ежедневные отказы его, все еще хочу себя польстить на­деждой, что он, может быть, еще и останется, буде компания подкрепит его настоящим правом начальника. Следует испро­сить высочайшую волю, чтобы утвердить правителя областей ее на основании губернаторского наказа, в равном праве начальственном. А без высочайшей конфирмации смею уве­рить, что правления компании не послушают, да еще без гар­низона, и в том сомневаюсь потому, что водочные запои не допущают ничего порядочно обслуживать, а в буйную голову можно ли словами поселить уважение к пользам отечества.

По реестрам о заборе, вам посылаемым, убедитесь, что у многих офицеров за год вперед водкою выпито. Всюду, где ни погостили однажды, стекла у прикащиков выбиты. Госпо­дин Сукин по сие число более вперед забрал, нежели три тысячи рублей, но главная статья, как увидите, водка.

Унять разнузданность сию нечем, да и некому... День – послушны, а как чад забродил, ругают без пощады. Истинно стыдно и прискорбно описывать, как далече язва неповиновения распространилась».

* * *

– Так вот, Александр Андреевич, садитесь и давайте по­думаем вместе, что же нам делать с господами офицерами, – сказал Резанов, с трудом подвигая тяжелый рубленый стул местного изделия к такому же столу, накрытому чистой скатертью. С потолка свешивалась взятая с «Марии» лампа, а на столе, дрожа от собственного усердия, пыхтел и захле­бывался хорошо начищенный самовар.

– Как у вас уютно, – восхищался гость, – прямо как во дворце! И даже сахар в настоящей сахарнице!

– Так что же вы скажете о морских офицерах? – про­должал Резанов начатую утром беседу.

– Что скажу... – заговорил Баранов, ловко раскалывая на ладони обушком ножа кусок сахару. – Ну, Мишина и Су­кина вы и сами теперь узнали. Пьют напропалую, буйствуют, и бывает, что с ними сладу никакого нет. Эти уж навсегда испорченные. И достойно сожаления, что являют собою при­мер... Вот вы привезли с собой лейтенанта Хвостова. Про него тут много рассказывали, когда он в первый раз появил­ся, что он господин исключительно серьезный и приятный, и сын почтительный, и преданный делу человек. Так оно, рас­сказывают, спервоначалу и было, а потом ни с того ни с сего покатился, как с цепи сорвался. В трезвом состоянии, мол, его вовсе и видеть перестали. Да и сейчас, посмотрите, он как только освободится от надзора своей няньки, мичмана Давыдова, так сейчас же шныряет по складам, водку ищет, а в пьяном виде к нему лучше не подходи. Вижу, что при­ятель этот его, Давыдов, хороший, еще не испорченный юно­ша. Так он уже не раз в отчаяние впадал, приходил ко мне и плакал: «Ну, как мне с ним сладить – лезет все время на рожон; либо сам застрелится, либо его убьют». Сейчас вот его, к счастью, отвлекло от этих разных безумных и пьяных затей новое знакомство с бостонским капитаном Вульфом да с вашим ученым доктором Лангсдорфом. Их теперь водой не разольешь...

– Я знаю Хвостова давно, – сказал Резанов, – знаю и его родителей – достойные люди. Его мучает какая-то ду­шевная рана... Ему нужно особенное, из ряду вон выходящее дело, основательная встряска, а она не подворачивается. Вот он и ищет каких-то других сильных ощущений. Их нет, ну и пьет. Мне очень хотелось бы поставить его на ноги. Чувствую себя виноватым перед его родителями, так как сам уговари­вал его поступить на службу в компанию.

– Душевными ранами, признаюсь, я не занимаюсь...

Беседа была прервана Лангсдорфом, Хвостовым и Давы­довым, принесшими с собой вместе с запахом моря раздра­жающий запах пунша. Неожиданные гости были говорливы, очень развязны, но не пьяны.

– Мы тут, Николай Петрович, – начал Лангсдорф, – из­вините, без вашего разрешения, но кажется удачно состря­пали одно дельце... Бостонец Вульф решил, что для него удобнее и выгоднее будет совершенно отказаться от непосред­ственной торговли с колошами и покупать пушнину у вашей компании.

– Это хорошо, очень хорошо, но я все-таки прошу вас, господин доктор, – сухо проговорил Резанов, – на будущее время воздерживаться от вмешательства в мои дела и огра­ничить сферу вашей деятельности рамками ученого естест­воведа и лекаря.