Жюль Верн - Великолепное Ориноко
Ему пришла в голову мысль, что он должен был воспротивиться воле молодой девушки и отдать распоряжение вернуться в Сан-Фернандо. Выло бы безумием предположить, что при таких обстоятельствах можно будет добраться до истоков Ориноко.
Но даже если и удастся добраться туда, все же оттуда невозможно добраться до миссии Санта-Жуана… Если последняя не соединяется с рекой каким-либо «рио», придется идти пешком, через бесконечные леса, при ужасной жаре…
Однако, когда Жанна Кермор приходила в себя от забытья, когда лихорадка на время ослабевала, она спрашивала тревожным голосом:
— Жак, мы движемся все в том же направлении, не правда ли?
— Да, Жанна, да! — отвечал он.
— Я все время думаю о моем отце!.. Я видела во сне, что мы его нашли! И он благодарил вас за все, что вы сделали для меня… и для него…
Жак Хелло отворачивался, чтобы скрыть свое волнение. Да! Он волновался, этот энергичный человек, он готов был плакать от бессилия своего перед этой все усиливающейся болезнью, перед этой смертью, которая уже сторожила у изголовья любимой им девушки!
Вечером пироги остановились у Педра-Мапайи, откуда они ушли рано утром на следующий день, пользуясь то ветром, то шестами.
Так как вода была уже очень низкой, фальки рисковали несколько раз сесть на мель на песках.
В продолжение этого утомительного дня пироги прошли то место, где горы Морас подходят впервые к берегу реки.
После полудня с больной случился новый сильный кризис. Думали, что настал уже ее последний час. Отчаяние сержанта Мартьяля было так велико, что Герман Патерн должен был заставить его пересесть на шедшую в ста шагах сзади «Моришу», чтобы Жанна не слышала его криков. Хина не оказывала уже на больную никакого действия.
— Герман! Герман! — сказал тогда Жак Хелло, который увлек своего товарища на нос «Галлинетты». — Жанна скоро умрет…
— Не отчаивайся, Жак!
— Я говорю тебе, что она умрет!.. Если ее не убьет этот кризис, она не выдержит следующего…
Это было слишком очевидно, и Герман Патерн опустил голову.
— И ничего нельзя сделать, ничего! — вздыхал он.
Около трех часов пополудни прошел проливной дождь, который несколько освежил тяжелую грозовую атмосферу. Жаловаться на это не приходилось, так как благодаря дождю притоки левого и правого берега, весьма многочисленные в этой части реки, сильно поднимали уровень воды в Ориноко и тем облегчали движение пирог.
В четыре часа за изгибом реки слева показалась за покрытыми лесом скалами довольно высокая гора Янама. Еще дальше открывалось устье узкого Рио-Мавака.
Так как ветер совершенно упал, то Вальдес и Паршаль остановились на ночевку у маленького поселка, состоящего из нескольких хижин, в которых жило 5–6 семейств марикитаросов.
Первым спрыгнул на берег Жак Хелло, крикнув рулевому «Мориши»:
— Идите со мной, Паршаль!
Куда он шел?..
Он шел к кептэну поселка.
Чего он хотел?..
Он хотел просить его спасти от смерти больную…
Кептэн занимал довольно комфортабельную хижину, какими бывают вообще жилища марикитаросов. Это был индеец лет сорока, смышленый и услужливый. Он принял обоих посетителей с подчеркнутой любезностью.
По настоянию Жака Хелло Паршаль тотчас же задал ему вопрос о колорадито.
— Знал ли кептэн этот корень?.. Росло ли это растение в области Маваки?..
— Да, — ответил индеец, — мы часто употребляем его против лихорадок.
— И он излечивает их?..
— Всегда.
Эти переговоры происходили на туземном наречии, которого Жак Хелло не мог понять. Но когда Паршаль перевел ему ответы кептэна, то он воскликнул:
— Пусть этот индеец раздобудет нам немного этой коры! Я заплачу ему столько, сколько он захочет! Все, что я имею!
Кептэн достал из корзины несколько кусков древесной массы и передал их Паршалю.
Минуту спустя Жак Хелло и рулевой были на «Галлинетте».
— Герман… Герман!.. Колорадито!.. Колорадито!.. Это все, что мог сказать Жак Хелло.
— Хорошо, Жак! — ответил Герман Патерн. — Нового приступа лихорадки не было. Время еще не ушло. Мы спасем ее, мой друг, мы спасем ее!
В то время как Герман Патерн приготовлял микстуру, Жак Хелло успокаивал Жанну. Никогда лихорадка не могла устоять против колорадито! В этом отношении можно было поверить кептэну Маваки.
Бедная больная, у которой после этого припадка, поднявшего ее температуру до 40 o, расширились глаза, а щеки сделались восковыми, нашла в себе силы улыбнуться.
— Я уже чувствую себя лучше, — сказала она, — хотя ничего еще не принимала.
— Жанна, моя дорогая Жанна!.. — пробормотал Жак Хелло, становясь на колени.
Несколько минут было достаточно Герману Патерну, чтобы приготовить микстуру из коры колорадито, и Жак Хелло поднес чашку с лекарством к губам молодой девушки.
Выпив ее содержимое, она сказала: «Благодарю», и ее глаза опять закрылись.
Теперь нужно было оставить ее одну. Поэтому Герман Патерн увел Жака, который не хотел уходить. Оба они уселись на носу пироги, молчаливые и сосредоточенные.
Гребцы получили приказание отчаливать, чтобы на лодках не было слышно никакого шума. В случае, если бы Жанна заснула, ничто не должно было нарушать этого сна.
Сержант Мартьяль был предупрежден. Он знал, что достали корень против лихорадки и что микстура из этого корня была дана Жанне. Поэтому, оставив «Моришу», он спрыгнул на берег и подбежал к «Галлинетте».
Герман Патерн сделал ему знак остановиться.
Бедняга повиновался и с заплаканным лицом прислонился к скале.
По мнению Германа Патерна, если не случится нового припадка, значит, корень подействовал. Это должно было обнаружиться через два часа. Через два часа должны были узнать, есть ли надежда — может быть, даже уверенность — спасти молодую девушку.
В каком невыразимом волнении находились все! Прислушивались к каждому вздоху Жанны… не зовет ли она кого?.. Нет! Она не произносила ни слова.
Жак Хелло подошел к каюте.
Жанна спала совершенно спокойно.
— Она спасена!.. Спасена!.. — шептал он на ухо Герману Патерну.
— Я надеюсь… я верю… Да! Хорошая вещь это колорадито! Только на верхнем Ориноко редко попадаются фармацевты!
В ожидаемый срок припадок не повторился. Он не должен был больше повториться…
После полудня, когда Жанна проснулась, она могла — на этот раз не без основания — пробормотать Жаку Хелло, протягивая ему руку:
— Я чувствую себя лучше… Да!.. Я чувствую себя лучше!
Затем, когда сержант Мартьяль, который получил позволение вернуться на «Галлинетту», подошел к ней, она сказала, улыбаясь и вытирая рукой слезы старою солдата:
