Жюль Верн - Жангада
— Сударь,— проговорил Маноэль, и голос его дрогнул,— вы получили из Рио-де-Жанейро?…
— Нет,— ответил судья,— приказ еще не получен… Но его можно ждать с минуты на минуту!…
— А что документ?
— Ни черта не получается! — взорвался судья.— Я перепробовал все, что только подсказывало воображение! И все без толку! Впрочем, нет! Одно слово я все же прочитал в документе…
— Какое же? Скажите, ради всего святого!
— «Побег»!
Маноэль молча пожал судье руку и вернулся на жангаду дожидаться той минуты, когда можно будет начать действовать.
Глава XVII
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Посещение Якиты, пришедшей на этот раз с дочерью, было для заключенного тем же, чем оно было всегда. При виде двух нежно любимых созданий сердце несчастного, казалось, не выдержит переполнявших его чувств. Но муж и отец держал себя в руках. Не они, а он ободрял убитых горем женщин, стараясь внушить им надежду, которой у него самого почти не оставалось. Жена и дочь шли к нему, желая поддержать его дух, но сами — увы! — нуждались в поддержке больше, чем он. При виде дорогого человека, несущего бремя испытаний с высоко поднятой головой, Якита и Минья снова начинали надеяться.
Жоам и сегодня нашел для них слова утешения. Он черпал несокрушимую силу не только в сознании своей невиновности, но и в твердой вере, что Бог вложил в сердца людей частицу своей справедливости. Нет, Жоам Дакоста не может быть казнен за не совершенное им преступление! Он почти никогда не говорил о документе. Поддельный ли он или подлинный, написан ли Торресом или самим преступником, содержится ли в нем желанное оправдание или нет — Жоам Дакоста не думал опираться на это сомнительное доказательство. Нет! Наилучшим аргументом в свою защиту он считал себя самого, свою честную трудовую жизнь.
В тот вечер мать и дочь ушли от него с верой в добрый конец. Напоследок узник прижал их к сердцу с особенной нежностью. Казалось, он предчувствовал, что, какова бы ни была развязка, она уже близка.
Оставшись один, Жоам Дакоста долго сидел неподвижно, облокотившись на небольшой столик и опустив голову на руки. О чем он думал? Считал ли, что суд людской, допустив некогда ошибку, теперь его оправдает?
Да, он еще надеялся! Он знал, что министру юстиции в Рио-де-Жанейро вместе с докладом судьи Жаррикеса посланы и его собственные записки.
Теперь Жоам Дакоста заново перебирал в памяти свою жизнь, начиная с того дня, когда малолетним сиротой пришел в Тижоку. Благодаря усердию он быстро продвинулся в канцелярии главного управляющего копями, куда был принят еще подростком. Будущее ему улыбалось, его ожидало высокое положение… И вдруг — такая ужасная катастрофа! Похищение алмазов, убийство стражников, павшее на него подозрение, как на единственного служащего копей, который мог выдать дату отъезда конвоя; затем арест, суд и смертный приговор, вынесенный ему, несмотря на все старания адвоката; страшные часы в камере смертников в тюрьме Вилла-Рики, побег, потребовавший все его мужество и смекалку, скитания по северным провинциям, переход через границу Перу и, наконец, сердечный прием, оказанный умиравшему с голоду юноше великодушным хозяином икитосской фазенды.
Отдавшись воспоминаниям, Жоам Дакоста не обратил внимания на странный шум за стеной старого монастыря. Он заново переживал годы своей молодости, проведенные в перуанской провинции. Теперь Дакоста видел себя на ферме — сначала служащим, потом компаньоном старого португальца…
Шум за окном усилился настолько, что привлек внимание узника. Жоам Дакоста посмотрел на окно рассеянным, отсутствующим взглядом и опять опустил голову на руку. Воспоминания снова перенесли его в Икитос, где умирал старый хозяин фазенды. Перед смертью он хотел упрочить будущее своей дочери, хотел сделать своего умелого помощника единственным хозяином поднявшейся при нем усадьбы. Следовало ли ему тогда заговорить? Вероятно… Но он не решился!
Жоам Дакоста заново переживал сейчас счастливое прошлое с Якитой, рождение детей, всю, такую светлую, жизнь, омрачаемую лишь воспоминаниями о Тижоке.
Вдруг окно распахнулось. Жоам Дакоста вскочил на ноги, воспоминания улетучились как дым. В камеру впрыгнул Бенито и бросился к отцу, за ним, сквозь отверстие в решетке, проник Маноэль.
Жоам Дакоста чуть не вскрикнул от удивления, но Бенито успел его остановить.
— Отец,— сказал он,— решетка в окне выломана… Веревка спускается до самой земли… Пирога ждет на канале в ста шагах отсюда, Араужо отведет ее далеко от Манауса, на другой берег Амазонки, где ваши следы затеряются! Бежать вам советует сам судья.
— Надо бежать! — повторил вслед за ним Маноэль.
— Бежать?… Мне?! Снова бежать!…
Жоам Дакоста сделал несколько шагов назад.
— Никогда! — сказал он с такой твердостью, что ошеломленные Бенито и Маноэль застыли на месте.
Молодые люди никак не ожидали такого отпора. Им и в голову не приходило, что побегу воспротивится сам узник. Бенито подошел к отцу и, глядя ему прямо в глаза, взял за руку, желая заставить выслушать и внять его доводам.
— Вы сказали «никогда», отец?
— Никогда!
— Отец,— вмешался Маноэль,— ведь я тоже имею право называть вас отцом,— послушайтесь нас! Бежать надо немедленно! Если останетесь, будете виноваты — перед семьей и перед самим собой!
— Остаться,— значит, обречь себя на смерть! — подхватил Бенито.— Приказ о казни может прийти с минуты на минуту! Если вы думаете, что суд отменит несправедливый приговор, если надеетесь, что он оправдает, кого осудил двадцать лет назад, вы ошибаетесь! Надежды больше нет!…
Бенито обнял отца и увлек к окну.
Жоам Гарраль высвободился из его рук и снова отступил в глубь камеры.
— Бежать — значило бы обесчестить себя, а заодно и вас! — сказал он, и в его голосе звучала непоколебимая решимость.— Это значило бы признать себя виновным. Если я сам, по доброй воле, отдал себя в руки правосудия моей страны, я должен ждать его решения, каким бы оно ни было. И я его дождусь!
— Но приведенных вами доводов недостаточно,— возразил Маноэль.— Ведь у нас до сих пор нет юридического доказательства вашей невиновности! Мысль о побеге нам подсказал сам судья Жаррикес. У вас нет другой возможности спастись от смерти!
— Коли так, я умру! — спокойно возразил Жоам Дакоста.— Я умру, протестуя против несправедливого приговора! В первый раз я бежал за несколько часов до казни — тогда я был молод. Но бежать теперь, чтобы снова начать жалкую жизнь преступника, который скрывается под чужим именем и думает лишь о том, как обмануть выслеживающую его полицию; начать жизнь, полную тревог, и заставить вас делить ее со мной; всякий день ждать доноса, прихода полиции, даже если я буду жить в чужой стране! И вы называете это жизнью? Нет! Ни за что!
