Анна Чайковская - Триумф красной герани. Книга о Будапеште

В сторону «этой лавки» смотрит его стена, по-русски называемая немецким словом брандмауэр, а по-венгерски «огневая стена», tűzfal. Если бы следующий дом строился как положено, в ряд, он эту стену собой закрыл бы. По позднейшим градостроительным соображениям соседний дом отступил на несколько метров вглубь квартала, и брандмауэр оказался явлен миру. Так и стоял себе не меньше полувека, со следами осыпавшейся штукатурки и дурными граффити, пока весной 2013 году группа художников не взялась за него.

Сделали вот как: все членения главного фасада, все карнизы и сдвоенные окна воспроизвели на голой стене, будто волшебным образом продолжили фасадную стену и завернули ее за угол. На первом этаже нарисовали овощную лавку. С вывеской. С желтыми лимонами, оранжевыми апельсинами и красными помидорами на витрине. С полосатой зеленой маркизой, чтоб фрукты-овощи не завяли на солнце. Со знаменитым красным будапештским почтовым ящиком и собакой, сидящей рядом. С велосипедисткой в темных очках и длинном зеленом платье. Еще два персонажа по всей логике истории изобразительного искусства должны быть автопортретными. Один на черной доске пишет сегодняшние цены, второй на стекле заканчивает надпись «Овощи – фрукты». Так Карл Брюллов изобразил себя среди жителей гибнущих Помпей с ящиком красок, а Боттичелли – в «Поклонении волхвов», где все персонажи смотрят на младенца, а он, художник, – на зрителя.

Художник будапештской стены на зрителя не оглядывается, он делом занят – букву S, которая в венгерском читается как Ш, дорисовывает. Этажом выше дедушка на балконе читает газету, бабушка рядом поливает герань. Точно такая же бабушка, только не нарисованная, а живая, выглядывает из окошка дома, что слева, машет рукой. На подоконнике – та же красная герань.

По карнизу третьего этажа крадется кошка. Карниз нарисованный, кошка тоже, а про голубя, на которого она охотится, так сразу и не скажешь. Их там только что два сидело – а ну как и этот взлетит?

Еще выше завершается ремонт: один рабочий в каске висит в люльке – стену красит, другой новую черепицу на крышу укладывает. Со следующего перекрестка их, на верхотуре-то, не очень и разглядишь, да и что так разглядывать: ну, дом, ну крышу ремонтируют – так давно пора, вон тут в окрестностях сколько домов старых красивых, их бы всех помыть-почистить, цены б городу не было!

А в дверях лавки – хозяйка, Жужанна. Откуда известно, что Жужанна? Так в «этой лавке», настоящей, – та же Жужанна, что и в «той», ровно в той же полосатой кофточке, в том же фартуке: это ее портрет в полный рост.

Настоящая Жужанна для статьи на сайт русского журнала GEO позирует с удовольствием, на стену с живописью показывает с гордостью. В день съемки она была в белой кофточке в цветочек, но задачу поняла с полуслова: «Ту маечку надеть, полосатую? Она у меня всегда с собой». И через две минуты фотограф уже снимал Жужанну из «этой лавки» на фоне Жужанны из «той лавки».

Да, а как же горошек и покупательница, что хотела пойти за ним в «ту лавку»? Есть там зеленый горошек? Жужанна выдерживает паузу, поправляет прическу и с явным удовольствием отвечает:

– Сомневаюсь… Но я бы на вашем месте посмотрела.

«…24 декабря уже закрыто все совсемна три дня как минимумесли не на всю рождественскую неделютолько немногие сетевые супермаркетыиз последних силокормляют любителей все отложить на потомдаже наш круглосуточный суперларекпольских иммигрантовработавший все майские все летние все октябрьскиевсе государственныеи все религиозные праздникиподрядзакрыт накрепкона двери под круглосуточным расписанием работыциничное поздравление с праздником и замоквесь транспортметро автобусы трамваи и даже таксиушел в депов опустевшем и вдруг притихшем городесмолкла его главная музыкасирены служб спасенияскорая помощь и полиция празднуютсамое время брать банки мосты телеграфв городе так тихо что хочется ступать на цыпочкахи бронзовых мужчин больше чем обыкновенныхуже в десять вечера улицы города совершенно пустыпройдя за тридцать минут от дома до набережнойчерез центровую площадь Октогони узловую площадь пересадок Деак Ференцпо туристической улице Вации по набережной напротив Замкамы единственно встретиликомпанию приезжих из провинции венгров бухуювеселую и совершенно самодостаточнуюи россыпью два десятка обалдевшихот пустынности города туристова новогодняя ночь в Будапештеэто антиполюс ночи Рождествавсе заведения открытына улицах наливают горячее виновторой и шестой трамваи ходят до двух утра это точнои на улицах где в Рождество было запустение и эхостало яблоку плюнуть негдеи уши закладывает от грохота петарди рева фейерверковв детстве читая описание карнавала в Гель-Гьюя жалел что никогда не увижу такого праздникачтобы веселая толпа сутолока шум гам салюты винои чтобы вокруг был прекрасный городи чтобы извинялись с улыбкой случайно задев соседкуи чтобы добрые красивые лицаи чтобы все поздравляли всехну и чтобы вообще вообще все все все былосупер класснону так вот оно пожалуйста забирай»

Куда уходит прошлое

Известное дело: во всех старинных (и не очень) городах нужно время от времени сворачивать с проспектов и бульваров на маленькие улицы. Хорошо бы на те, что не упоминаются в путеводителях. Совсем замечательно, если на эту улицу гарантированно не протиснется автобус с туристами, если местные жители бредут здесь в булочную в шлепанцах, а проезжую часть неторопливо переходят голуби. Значит, тут-то и будет самое интересное.

Например, магазинчик старинных вещей.

Это не антиквариат, хотя слово такое вполне может стоять на вывеске – просто из тех соображений, что оно выглядит солиднее, чем правильное, чем венгерское régiség, «старина, древности». В Будапеште существует целая улица антикварных магазинов, там – и фарфор, и холст-масло, и бронзовые канделябры, и гравюры трехсотлетнего возраста.

Зато в этих, на маленьких улочках, – забытые игрушки нашего детства, настольные лампы ар-деко с распустившейся от времени нитяной оплеткой проводов, чьи-то семейные фотографии пачками (1990-е годы, 60-е, 40-е, 20-е… Когда фотография появилась? В середине XIX века? Конца XIX века вполне можно экземпляр-другой обнаружить).

Или вот это – большой гипсовый бюст Ильича с узнаваемым прищуром и хитроватой улыбочкой из-под усов. Такие когда-то стояли в пионерской комнате каждой советской школы, под сенью красных знамен, а по праздникам – в окружении пионерского же караула. У этого окружение веселее – та самая настольная лампа, пара плюшевых барбосов, стеклянная бутыль из-под чего-то крепкого и аппетитного.