Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович
1 сентября
Проснулся я тем не менее довольно рано, часов около десяти (наши спят беспробудно), и прежде, чем начать готовить завтрак, осмотрел наше новое жилище. Балок хоть и старый, но вполне пригодный для жилья (и уж конечно же лучше брезентовой палатки), в нем довольно грязновато (это ничего — вымоем), но стены из прочного дерева; крыша, крытая толем, кое-где худа и сквозь дыры отчетливо видно небо, но и это не беда — починим; коротковата, правда, дымовая труба — это опасно (если сильно топить, искры могут зажечь толь на крыше), ладно, будем внимательны и осторожны; зато есть замечательное окно с совершенно целым стеклом; есть еще довольно большие сени (там удобно будет сложить то снаряжение, которое нужно беречь от дождя, развесить рыбу и мясо). Сени, правда, наполовину разорены, как видно, наши предшественники, когда у них кончились дрова (угля-то рядом сколько угодно), растапливали печь кусками своего же жилища. Самое же главное и пристальное внимание — печке. Как я еще вчера сумел разобраться, печка и хороша и плоха одновременно: сделана она из железной бочки, в которую вварены дверца с запором и толстая дымовая труба, обложена печка кирпичами, стоит на удобном и надежном кирпичном основании, под дверцей прибит лист жести (чтобы угли, упав на пол, не наделали, не дай Бог, пожара); но никаких конфорок у печки нет, и готовить на ней невозможно. Благодаря кирпичам и хорошей тяге в доме до сих пор еще тепло (несмотря на дыры в потолке и в стенах) и совсем нет дыма.
Тем временем проснулись мои товарищи, но пока что они лежат в мешках и нежатся (кроме, правда, Константина Ивановича, который уже убежал умываться и делать зарядку).
— А у наших-то, — блаженно улыбаясь, говорит Петька, — сейчас уже уроки кончаются.
— Ничего, дорогой, не очень-то радуйся, — задумчиво отвечает ему Саша, — мы тебе тут другую школу откроем, тундровых наук. С обязательной профилактической поркой по пятницам.
— Кстати, — невпопад (как обычно) спросил Леша, — а где твой бидон с квасом? Или ты его один втихаря выпил?
— Тогда почему вокруг лагеря никаких следов этого пиршества? — дополнил вопрос Саша.
— Не вышел квас, — смущенно сказал Петька. — Вылил я его. Еще в том лагере. Но у меня теперь новая идея есть: я беляши делать буду. Настоящие. Можно? — Этот вопрос был обращен уже ко мне.
— Валяй, — пожал я плечами. — Дрожжи есть, с мукой тоже хорошо, ну а про мясо я и не говорю.
— На беляши-то парного бы мяса надо, — сказал Петька.
На этих словах в балок вошел Константин Иванович и стал рассовывать по карманам карабинные патроны.
— Тут рядом, в распадке, олени ходят, — сказал он и, схватив карабин, собрался идти.
Я почти силком заставил его на ходу проглотить здоровенный кусок холодного мяса и пяток сухарей.
Вскоре совсем рядом мы услышали выстрелы, да много, штук восемь, один за другим. А через несколько минут вернулся Константин Иванович, уселся на стул и сказал:
— Испортился наш кормилец. — Он кивнул на карабин. — Осечки давать начал. Все патроны я израсходовал, да мимо. — И, увидев, как вытянулась от огорчения Петькина физиономия, улыбнулся. — Ладно, пошутил я. Берите ножи, топор, пойдемте тушу свежевать. Это тут совсем рядом. К счастью, бежал он прямо сюда, на наш балок.
— Я полагаю, — притворно подхалимски заметил я, — не сам он бежал, а вы его гнали, чтобы нам тушу нести было недалеко.
— Если хотите, считайте так.
Сразу после завтрака и возни с мясом поставили сети. Место отменное: тихая заводь прямо у крутого обрыва. Однако вечером, когда мы проверили сети, был там всего-навсего один-единственный подчирок. Вот тебе и обрыв с прижимом!
К обеду сварил я здоровенное ведро компоту (последнего, на этом наши сухофрукты кончились, не будет больше и фруктовых соусов).
После обеда Леша с Петькой полезли по крутому склону горы, что нависла прямо над озером, к пробитой в ней штольне. Штольня забита камнями, на небольшую терраску выходит короткая рельсовая колея. Петьке ужасно хочется залезть в эту штольню, узнать, что там, для чего ее здесь, в этих диких местах, долбили. Леше, полагаю, тоже хочется, но это им строжайше запрещено. Вообще, Леша хоть и закончил университет, отец семейства, но в поступках и суждениях своих недалеко ушел от шалопута Петьки.
Вечером Константин Иванович провел полную ревизию всех наших боеприпасов, после чего выдал Петьке четыре пачки ружейных патронов (папковых), подмоченных в наводнение. Велено ему эти патроны высушить и потом расходовать по своему усмотрению, отпугивая чаек от наших сетей. Кроме того, ему велено как следует вычистить карабин. Надо ли говорить, как Петька был счастлив!
А перед отходом ко сну Константин Иванович сказал, тяжко вздохнув:
— Ничего не поделаешь, вертолет будем заказывать не на пятое сентября, как договаривались, а на восьмое. Не успеваем с работой. — При этом он смущенно посмотрел на меня — знал, что, во-первых, Петьке надо в школу (у него десятый, выпускной класс!), а во-вторых, наша Зоя конечно же будет волноваться. Однако что же тут скажешь— дело прежде всего.
Петька, по секрету, всю ночь колдовал над тестом для своих беляшей, а от предложенной мною помощи категорически отказался. А еще он собирается к своему дню рождения, который будет послезавтра, приготовить пирожные «картошка».
2 сентября
Встали очень рано, в семь утра: у Саши нынче серьезный сеанс связи. Рацию еще вчера мы с грехом пополам наладили, а возле балка поставили мачту антенны. С большим трудом, с помощью радиста одного из наших отрядов «клычка-8» (мы слышали только его, а он слышал и нас, и Игарку) передали наши теперешние координаты и новую дату нашего снятия с точки для вертолетного отряда. Нам же сообщили, что Иван Филиппович деньги Хатангскому авиаотряду перевел и что все необходимые формальности теперь соблюдены полностью.
Сети опять практически пусты. Если рыбы не будет и завтра, перенесем наши снасти в устье Заячьей реки, хотя до нее не менее полутора километров (сейчас сети стоят прямо возле нашего лагеря).
Днем я жарил седло оленя, убитого вчера Константином Ивановичем, а из оленьей печенки приготовил паштет. Целый день все ходили с маслеными от обжорства глазами.
А наш балок, похоже, служит приютом для охотников: в полусгнившем мешке обнаружили мы комки сетей (спутанных так, что разобрать их нет никакой возможности — Петька было попробовал, но скоро отказался от этой затеи), фанерные чучела гусей и уток (в одну из таких «уток» мы все по очереди стреляли из пистолета и быстро изрешетили ее). На полочке, прибитой к дальней стене, хранились для случайного путника соль в мешочке, спички и немного чаю (я забыл упомянуть об этом, когда описывал наш балок).
После мытья посуды (это свое обязательное дело Петька выполнил, как обычно, плохо и лениво) он был послан чинить стены и крышу нашего жилища (а вот эту работу сделал он с удовольствием и в целом совсем неплохо). Щели и дыры в стенах он забил ветошью, старой ватой, потом заколотил кусками досок и фанеры. А когда он, ползая на коленках по крыше (чтобы, не дай бог, не продавить ее), забивал дыры и щели, вдруг раздался странный грохот, и вскоре появился смущенный Петька со своим неизменным вопросом, в этот раз обращенным к Константину Ивановичу:
— Константин Иваныч, вы меня простите?
— А что такое? — удивленно спросил тот.
— Вот. — Петька протянул ему пустую ручку от его молотка. — А сам молоток в трубу угодил. Он, видно, плохо насажен был. Я размахнулся, молоток с ручки соскочил и прямо в трубу угодил. В огонь...
— Невероятно, — пожал плечами Константин Иванович, взял кочергу и среди горящих поленьев действительно нашел свой молоток.
Как и следовало ожидать, тесто для беляшей у Петьки не получилось, а вот холодные пирожные «картошка» (внешне они действительно похожи на грязную картошку) из молотого печенья, сухарей, сгущенки и порошка какао он готовил допоздна — завтра у него день рождения.
