Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович
— Ну что, — грустно вздохнув, сказал Саша, — на ночь-то глядя идти бесполезно. А завтра с утра разобьемся на пары, наметим маршрут и с богом двинем на поиски.
Саша попробовал было «поклычковать», но и здесь нас постигла неудача: рация почему-то вышла из строя.
Часов в восемь вечера пришел наконец-то Константин Иванович, измученный, изможденный, голодный как волк. На лице у него была смущенная улыбка.
— Константин Иванович, — укоризненно сказал ему Саша, — что же вы с нами делаете-то? Ведь так недолго и инфаркт получить. Мы ведь уже собирались идти завтра с утра искать вас, бросив лагерь и все работы.
— Но у меня ведь еще около двух часов в запасе было, — виновато улыбаясь, говорил смертельно усталый Константин Иванович, — на поиски выходят через полтора суток после оговоренного срока. Ух, какой же там, на Неприветливом, ураганище был! Пострашнее, чем прошлый. Я ведь даже не сомневался, что ни палатки этой, ни лагеря нашего уже не существует. Я понимал, что вы меня ждете, беспокоитесь, но ей же богу, не было никаких сил вылезать из моей каменной норы. Извините, но я просто боялся попасть в камнепад. Причем, что удивительно, ветер был исключительно верховой. Там, в горах, валит с ног, а тут, внизу, возле озера, его почти и нет.
— Может, из-за этого у нас и печка не работает сегодня, — предположил Петька, — перепад давлений.
— И вправду, пожалуй, так, — сказал Саша, впервые за все время согласившись с Петькиным суждением.
Константин Иванович вновь (как и в тот раз, когда вернулся он, весь одетый ледяной коркой) попросил тазик горячего супа (и больше ничего!), съел его и улегся спать. Однако ночью он дважды вставал, мучимый голодом, и снова ел, ел и ел.
Сегодня посуду после ужина вместо Петьки мыл я — карточный долг (мы играли в подкидного дурака, и я немного поддался, чтобы устроить Петьке небольшой выходной). А на завтра назначен наш поход на юг — сворачиваем лагерь, снимаем сети, строим тримаран из лодки «Романтика» (в центре) и двух резиновых лодок (по бокам) и под мотором «Ветерок» (или «Матерок») плывем восемь километров на юг к самому основанию залива Нестора Кулика, где ожидают нас изба и неиссякаемые запасы каменного угля.
31 августа
Проснулся я довольно поздно, в девять часов, а все остальные спят без задних ног, спят так сладко, что будить их (а особенно измученного до последней степени Константина Ивановича) мне просто жаль. Поэтому я не стал этого делать, а потихоньку возился с примусами и съестными припасами (упаковывая их и готовя в дорогу) и так провозился до одиннадцати часов, когда ребята продрали наконец-то глаза. За эту свою милосердную акцию получил я от Константина Ивановича основательный нагоняй: погода превосходная, солнце, штиль, и каждый час в таких условиях буквально на вес золота. Вместе с тем, по каким-то приметам, известным только ему одному (может, по ноющим костям или легким позывам радикулита — профессиональной болезни геологов), Константин Иванович предполагает, что благодать эта ненадолго, что очень скоро погода переменится к худшему.
Все утро отряд полным составом (кроме, правда, меня — я упаковывал наши вещички) строил из брусьев и досок, запасенных еще в Игарке, тримаран. Я же внимательно следил, чтобы не только все обрезки досок, но и все стружки были аккуратно собраны в мешок (топливо в Арктике — самая дорогая вещь).
Первое испытание построенного тримарана закончилось полным фиаско: скобы, с помощью которых крепился мотор, и доска, соединявшая основные несущие брусья, оказались жидкими, и наш «Ветерок», едва начав работать, вывернул их с мясом наружу. Пришлось строить тримаран заново.
Сняли сети. В них оказалось двенадцать хороших рыбин, в основном сигов и муксунов. Сперва я очень расстроился: мне показалось, что все рыбы исклеваны чайками, а такую добычу ни солить, ни оставлять впрок нельзя, можно лишь пускать на уху да на согудай. Но при более внимательном осмотре оказалось, что испорчены только четыре рыбины (птицы сожрали у них потроха и жабры), остальные же совершенно целы.
Свернули лагерь, погрузили все имущество на новый тримаран (предварительно испытали его на прочность, полчаса прогоняв по озеру нагруженным камнями) и отвалили от берега только в девять вечера при уже начинавших сгущаться сумерках. Поднялся довольно-таки сильный и, к сожалению, отжимной ветер (не обманули Константина Ивановича его старые кости). И сразу же начались неприятности, да какие: сперва долго не могли завести мотор; потом, когда он наконец-то застучал, одна из веревок, крепивших гору нашего снаряжения, намоталась на вал двигателя. А тем временем наше огромное неуклюжее сооружение ветер начал тащить в открытое озеро, где оно непременно стало бы жалкой игрушкой бушующих волн. Бросили возиться с мотором и все впятером веслами, обломками досок изо всей мочи стали грести, стараясь загнать наш тримаран на узкую косу. Целый час изнурительной, без единой секунды отдыха, работы, целый час страха и надежды, и вот наше огромное неуклюжее судно со скрежетом втыкается в песок у самого кончика благословенной косы. Заново разобрали все веревки, заново стянули ими все брезенты, накрывающие наше имущество (стянули так, чтобы ни один конец не болтался), заново разобрали и прочистили мотор, завели его возле самого берега и медленно-медленно двинулись к югу. Вскоре мы вымокли до нитки, потому что волны хлестали в наш тримаран здоровенные, ветер срывал с них белую пену и швырял ее нам в лицо, а над нами в совершенно темном небе загорелись в разрывах фиолетово-лиловых туч яркие крупные звезды, а на западе видна была кроваво-алая полоска какого-то тревожно-зловещего заката.
Эти восемь километров мы шли более двух часов. Причем наш распроклятый «Ветерок» («Матерок») еще раз заглох, нас снова потащило в открытое озеро, но, к счастью, мотор быстро удалось завести. Потом случилось еще одно несчастье: сама собой открылась канистра с машинным маслом, и оно густыми тяжелыми каплями стало стекать в идеально чистые воды озера. Слава богу, что это несчастье мы обнаружили довольно быстро.
И вот наконец наш тримаран причалил к узкой полоске берега, за которой возвышаются почти отвесные скалы (сложенные углями, напоминаю) Бырранга, а метрах в двухстах от берега стоит ветхенький, но еще довольно крепкий балок (дом, что там ни говори!), где мы будем жить.
Глубокой темной ночью развязывали, разбирали наше имущество. Первым делом выгрузили посуду, часть продуктов, необходимых для приготовления ужина (почти завтрака), после чего я оставил ребят, копошащихся в темноте на узкой прибрежной полосе, а сам пошел кухарничать.
Предмет моих надежд и опасений — главный источник тепла, а сейчас, в кромешной темноте, еще и света — печка. Печка очень хороша — бочка из-под горючего, с удобной дверцей, хорошей тягой и даже железной кочергой. Однако готовить на ней, к сожалению, невозможно, она годится только для обогрева балка. Почти в полной темноте, озаряемой лишь всполохами огня в печке, я пытался готовить уху: чистил рыбу, лук, картошку (кто не пробовал, попробуйте приготовить уху практически вслепую), но вскоре благодетель Леша принес мне батареи и свою знаменитую спелеологическую лампочку («лампочку Альбертыча»), и дело у меня пошло бойчее и веселее. Приготовил я всего одно блюдо (в таких условиях и это-то непросто) да еще сварил чаю.
— А что, может, по случаю новоселья вмажем по маленькой? — спросил Леша за ужином.
— Ну нет, — вдруг заупрямился Саша, который прежде от рюмочки никогда не отказывался. — Что это за удовольствие — выпивать наспех, в темноте... Да и спать сильно охота, устали.
Выпивать не стали, но для праздничности открыли заветную трехлитровую жестяную банку яблочного повидла и съели с чаем почти треть его.
После ужина (почти завтрака, восток-то уже начал заметно светлеть) делили места в балке. Там были довольно уютные и широкие полати на двоих («двуспальные», сразу обозначил их Саша). Кроме меня (я поставил свою раскладушку с краю, поближе к печке: мне первому вставать, и это место для меня самое удобное) и Константина Ивановича (он сразу же поставил свою раскладушку в самом светлом месте, у окна), на полати претендовали все (там почище и поуютней, да и с раскладушками не возиться). Бросили жребий: места на полатях достались Петьке (у стенки) и Леше (с краю). После этого постелили спальные мешки и тотчас заснули каменным непробудным сном. Правда, ночью я слышал, что Константин Иванович потихоньку вставал и доедал из кастрюли холодную уху.
