Уилл Рэндалл - Год в Ботсване
С наступлением выходных мы привязали к крыше бочонки и отправились в двухчасовое путешествие, планируя прибыть в Пандаматенгу к обеду. Как раз начался сезон дождей, и всю неделю лило как из ведра. На этот раз целые озера на дороге не были миражами. С потрясающей скоростью обычно умирающий буш покрылся зеленью, пестрившей многообразием ярких цветов. Температура понизилась, и наступившая прохлада наполнила нас дополнительной энергией, так что мы, должно быть, имели самый развеселый вид, когда мимо гаража Маурио и небольшой промышленной зоны выезжали в дикую местность. Дети пели песни и играли в слова и «угадайку», — игры, которым я их недавно научил. Естественно, в последней из «животного, растения или минерала» особой популярностью пользовались «животные».
Для Ху эти игры поначалу оказались полнейшей загадкой, однако благодаря им он с невообразимой скоростью выучил поразительное количество слов. К сожалению, Хэппи, которому обычно требовалось совсем немного времени, чтобы разобраться в происходящем, похоже, так и не понял смысла игры. Возможно, мешало слишком богатое воображение, которое он демонстрировал, когда наступала его очередь задавать вопрос. Напомню, что вопрос должен быть сформулирован таким образом, чтобы на него можно было ответить либо «да», либо «нет».
— Так сколько у него ног?
— Нет, Хэппи! — хором запротестовали мы. — Так спрашивать нельзя.
— Да ладно, успокойтесь, пожалуйста. Ну хорошо, у него три ноги?
— Ох, Хэппи, ну что ты за глупый мальчишка. Животных с тремя ногами не бывает, — мягко выговорила ему Элизабет.
— Нет, бывает, — уверенно провозгласил он. — А как же пес нашего соседа, а? У него только три лапы, потому что четвертую отгрыз крокодил. Он напал на пса, когда тот был еще щенком. Его зовут Прыгун.
— Неудачный пример. Кто-нибудь поможет Хэппи?
— Нет-нет, ну можно мне еще один вопрос? Пожалуйста? — взмолился он, и Элизабет сжалилась. — Так, подождите, подождите. — Мальчик закатывал глаза, ломал пальцы, раскачивался из стороны в сторону, напрягая мозги в поисках подходящего вопроса.
— Ага, придумал. Так, оно фиолетовое?
— Ох, Хэппи! — снова взвыли мы.
— А что такого? Фиолетовый — мой любимый цвет. — И, выдвинув столь непреложное доказательство обоснованности своего вопроса, он скрестил руки на груди и уставился в окошко.
На горизонте, быть может милях в пяти, возвышалось огромное зернохранилище, этакий храм современной эпохи, и, приблизившись к нему, мы обнаружили, что оно окружено еще несколькими зданиями. Универсальный магазин, бар, винная лавка стояли параллельно гаражу и кафе. Мы остановились и высыпали из машины, а я сверился с картой. Еще сто семь километров строго на юг — и будет нам фермерская жена. Все это, честно говоря, казалось каким-то неправдоподобным.
Так что мы двинулись дальше, и, миновав небольшое поселение, я заметил, что справа и слева от меня потянулась длинная, высокая проволочная ограда, несомненным назначением коей являлось воспрепятствовать разграблению животными нескольких сотен гектаров, засаженных овощами и зерновыми, которые, как мне теперь открылось, простирались перед нами. Достойно изумления, но в Ботсване имеется около трех тысяч километров так называемого «буйволового забора», полутораметровой высоты, официально именуемого Ветеринарной охранной оградой. Это не сплошная ограда, но несколько проволочных преград под высоким напряжением, пересекающих страну в самой дикой местности. Впервые подобные заборы были возведены в 1954 году, дабы отделить стада диких буйволов от домашнего скота на свободном выпасе с целью пресечь распространение ящура. Главная проблема заключается в том, что эти ограждения препятствуют миграции диких животных к источникам воды по вековым сезонным маршрутам, и в результате тысячи несчастных созданий запутываются в проволоке, а другие умирают от истощения, выискивая пути обхода. Быть может, со временем проволочные заборы демонтируют, руководствуясь хотя бы тем простым, но убедительным доводом, что чем больше в стране животных, тем больше здесь будет и туристов.
Тем не менее уровень культивации земель впечатлял. С каждой стороны дороги через плоскую равнину, насколько только хватало глаз, неправдоподобно прямыми линиями простирались ряды кукурузы и сорго. Где-то в трехстах ярдах справа по пшеничному сектору с черепашьей скоростью двигался комбайн. С моей точки обзора казалось, что машине понадобится дня два, дабы добраться до конца линии. Как странно, должно быть, этот пейзаж выглядел с неба: окаймленный сталью желтый лоскут на гигантском однообразно серо-зеленом полотне Калахари.
На то, чтобы проехать все эти сельскохозяйственные угодья, у нас ушло, наверное, около получаса, и наконец мы оказались в их дальнем конце у ворот. По одометру я прикинул, что мы повстречаем нашу хозяйку ровнехонько через двадцать три километра. Это по-прежнему представлялось мне невероятным. Хотя я и понятия не имел, сколько же нам еще придется ехать по дороге, я уже страстно желал достичь пункта назначения, ибо дети начали проявлять нетерпение. Вплоть до этой стадии путешествия они вели себя на удивление хорошо, теперь же все чаще обращались к Элизабет с вопросом, скоро ли мы приедем. Она успокаивала ребятишек, всячески отвлекала их внимание, но вскоре все равно пришлось остановиться и дать им возможность размять ноги. Я вперил взор в бесконечно прямую дорогу и уперся подбородком в руль, а Старая Королева-Мама все тарахтела и тарахтела.
Поскольку вдоль обочины не стояло указателей и не было вообще никаких отличительных признаков, я всецело полагался на расстояния, которые мне сообщил Грэхем, и чем больше километров мы накручивали, тем пристальнее я вглядывался вдаль. Интересно, а если мы прибудем в назначенный пункт и никого там не обнаружим, надо ли мне будет остановиться и ждать, или же продолжать двигаться дальше, не доверяя точности одометра? Я не знал ответа на этот вопрос, а потому испытал величайшее облегчение, когда, едва лишь щелчок возвестил о последнем километре, заметил вдали нечто, смахивающее на лошадь со всадником.
Когда мы подъехали ближе, я обнаружил, что это действительно была лошадь, но вот всадников оказалось двое. Весьма миловидная блондинка держала поводья крепкой гнедой кобылы. Позади нее сидела девочка примерно того же возраста, что и окружавшие меня дети, вне всяких сомнений приходившаяся этой женщине дочкой. Выбравшись из машины и открыв сзади кузов, я подошел и протянул женщине руку, и она крепко, но дружески пожала ее.
— Goeiemiddag. Ное gaan dit?[65]
