Марина Москвина - Гуд бай, Арктика!..
Второй — черновики будущих повестей и рассказов, поток сознания с кучей ошибок, несогласованием падежей, родов, проскакивающими литерами какого-то умершего древнего алфавита — англичане зовут это «недовылизанный детеныш».
И третье — собственно, «бриллианты», которые оттачиваются на основании двух предыдущих ручьев, они должны были вручаться Нине Хорстман, чтобы та помещала их на сайт «Саре Farewell», игравший роль почтового ящика, поскольку ни телеграфа, ни телефона, как я уже отмечала, на маковке Земли не было. А родственники, заглядывая на сайт, получали информацию о продвижении корабля и отвечали коротенькими записочками. Невестка писала нам: «Вчера с Илюшей были в дельфинариуме…»
Леня не любит, когда я про это говорю, и огрызается: «Тогда отсылай сама!» — но у него есть обыкновение по рассеянности отправлять в редакции и в издательства вместо моего третьего ручья — второй, а то и первый!.. Что вселяет в адресата не то что зыбкое подозрение, а твердую уверенность: в самом лучшем случае, автор просто офонарел. Ссылаясь на качку, тот же фортель Леня проделывал и с британским сайтом, а когда я узнала об этом и гневно потребовала заменить первый и второй ручьи на третий, он ответил, что Нину сейчас лучше не беспокоить. Она лежит в отпаде около компьютера и не подает признаков жизни. А стоит Нине пошевелиться, все сразу кидаются пересылать на матерую землю свои видеоматериалы, и ей не до мышиной возни с моими ручьями.
— Но ты не беспокойся, — пообещал Леня. — Я подстерегу Нину, когда она будет принимать душ, ворвусь, протяну ей флешку и скажу: «Нина, ты поместила на сайт не бриллиант, а спутники алмазов, так что вот тебе флешка, там скачен еще один вариант, окончательный, ты те убери с блога, а этот поставь».
Нет, в самом деле: старику-отцу за восемьдесят, дочь месяц болтается то в Норвежском, то в Гренландском морях, так и норовит проскочить в Баренцево, при этом с завидной регулярностью выкладывает на сайт какие-то полоумные тексты. И даже не может перекинуться с ним парой-тройкой вменяемых фраз.
— Тебе надо было сказать, что мне за сто, — шутил Лев, когда мы вернулись домой. — Тогда бы наверняка разрешили воспользоваться спутниковой связью.
— Не думаю, — возразил Леня. — Ей бы ответили, что в таком случае все как-нибудь само собой образуется…
Вообще, это плыли люди, тосковавшие о своих родителях.
На берегах на мокром песке я палочкой писала «ЛЮСЯ». Волны смывали букву за буквой, а я опять: «ЛЮСЯ», «ЛЮСЯ»…
Миша заранее купил у Ренске открытку с видом «Ноордерлихта» и полыхающим над ним полярным сиянием — по прибытии в Лонгиербюен он собирался отослать ее родителям, чтобы его мама с папой во всех подробностях рассмотрели декорации очередного спектакля «TeaTpa.DOC», в котором их сын сыграл отнюдь не последнюю роль.
Синтия Хопкинс на сольном корабельном концерте с огромной нежностью рассказывала нам о больном отце, у него болезнь Паркинсона, вот она решила открыть посвященный отцу музей, поместить туда его пальто и шляпу, фотографии молодости и аккордеон, под который он всю жизнь пел единственную матросскую песню, какую знал. Теперь Синтия, став известной певицей, трепетно вплетает ее в свои композиции. А самого его она хочет сделать бессменным директором этого музея.
Часто вспоминал отца Пол aka Спуки. На фотографии, которую он нам показал со своего айпада, мы увидели красивого темнокожего господина в сером костюме и изысканной шляпе, скромно сидящего на деревянном стуле.
— Он у меня адвокат, был активным членом «Черных пантер», добрый, заботливый и вообще во всех смыслах замечательный человек! — сказал Пол.
Очень грустила о папе Даша Пархоменко. Папа у Даши известный ученый, профессор, крупный физик, изучивший кремний вдоль и поперек. «Я так люблю своего папу!..» — вздыхала Даша.
Даже Леня, чтобы ее подбодрить, сказал:
— Даша, какая ты красивая, прямо прерафаэлиты по тебе плачут!
На что Даша ответила, выгнув бровь:
— Прерафаэлиты? Впервые слышу такое сравнение. Всем на ум обычно приходит Кранах.
— И это тоже, — согласился Леня.
Потом спохватился, хлопнул меня по плечу и великодушно добавил:
— Ты тоже, Марина, неплохо выглядишь для своих лет. Так у тебя нос раскраснелся, физиономия в веснушках. Как будто сошла с полотен… Кукрыниксов.
Кругом все шаталось, трещало, скрипело, валилось на пол и переворачивалось вверх дном. А ты лежишь, будто в люльке: вверх — вниз, с одного бока на другой перекатываешься, и постепенно до твоего сознания доходит смысл слов, исполненный эпической мудрости: море — колыбель человечества.
— Я, пожалуй, больше не буду Илюшу укачивать, — услышала я голос Лени с нижней полки, — пусть так засыпает. Как же это неприятно, когда качают!
Он опрометчиво приподнялся с койки — и его вместе с чемоданами давай швырять по каюте.
Я кричу:
— Леня! Может, ты не будешь хватать меня за ноги?!
— Хватаю, за что попало! — отвечал Тишков.
Изловчившись, он сунулся в туалет, выкарабкался оттуда потрясенный:
— Я услышал в унитазе рев океана!..
Море вспенилось, волны заливали спардек, воздух наполнен водяной пылью и брызгами, на Афку за штурвалом — краснолицую, с сигаретой во рту, без шапки — страшно смотреть. Лед в проливе то сгущался, то рассеивался, то напирал на судно и, качаясь на волнах, основательно колотил в борта, когда мы, побуждаемые Баклэндом, четвертый раз ломанулись в пролив.
За кормой с криком летели чайки, неожиданно на волнах закачались люрики. Гренландские моряки зовут их «ледяными птицами»: появление люриков, частые полосы тумана, стаи кайр-пискунов, эскадры синих айсбергов и резкое падение температуры воды указывали на близость беспросветных скоплений плавучего льда.
Но Дэвиду нипочем ни грозное гудение ветра в снастях, ни то, как заполоскались и захлопали вдруг по мачте обвисшие паруса, словно они пали духом. Всему вокруг он пытался передать огненную страстность, которая пылала в нем самом:
— Пролив перекрыт льдами? Не беда! Курс на Северо-Восточную Землю! Обогнем остров Белый и тогда, миновав остров Баренца, будем бороздить Хинлопен с противоположной стороны!
Хватаясь за канаты, за поручни и другие предметы, мы кое-как притащились на завтрак, я насыпала в миску с молоком кукурузные хлопья, а перед картой архипелага Тед и Баклэнд вели высоковольтный разговор.
— Послал запрос кораблю «Стокгольм», — хмуро говорил Дэвиду капитан. — Тот находится в районе, о котором вы говорите. Мне ответили: у нас громадное судно — его болтает, как скорлупку. Вам здесь нечего делать, немедленно возвращайтесь. Похожая история, — добавил Тед, — случилась на Канарских островах, когда мы не смогли проскочить в перешеек. Пока к нему приближаешься, загораживают от ветра горы, а чуть высунешь нос — из-за угла бьет по кораблю зюйд-вест. Что делать, Дэвид. Надо поворачивать.
