Станислав Востоков - Праздник поворота рек
— Потому что вы напишете жалобу и все испортите.
В этих словах была своя, железная, я бы даже сказал, проволочная логика.
Не в силах бороться с Папашей, Костя махнул рукой и забрался на недавно поменянное седло. Конечно, дома, в Ташкенте, он бы действовал иначе, устроил бы скандал или, может быть, просто дал Проволочному папаше по шее. Но тут, в другой стране, он растерялся. Кто знает, может, так и положено, чтобы мотоциклисты имели жалобные книги, но никому их не давали? Теперь с Костей можно было сделать что угодно. Его даже можно было продать кому-нибудь в рабство, он бы и не пикнул.
— Сколько вы возьмете? — спросил я тем временем.
Папаша только отмахнулся.
— Пустяки! Даже смешно говорить!
— Точнее? — потребовал я.
— Двадцать долларов.
— Сколько?! — Я, видимо, сильно выпучил глаза, потому что вид у Папаши стал испуганный.
— Разве это много? — удивился он.
— За двадцать долларов мы пешком дойдем. Отвязывай чемоданы!
— Э-э! — Папаша вцепился в руку Кости, который попытался покинуть седло. — Ладно, пусть будет пятнадцать.
— Сколько?! Пятнадцать?! — Я схватил Костю за другую руку и тоже стал тянуть, стараясь вырвать из лап Папаши.
— Десять! — крикнул тот, пытаясь все-таки оставить моего друга на седле.
Ошарашенный столь неожиданным поворотом, Константин молчал и переводил изумленный взгляд с меня на кхмера.
— Десять? — Я дернул друга к себе.
— Пять! — завопил Папаша, упершись тонкими коленями в мотоцикл.
Увидев, что мы наконец достигли приемлемой цены, я необдуманно отпустил руку товарища. Не ожидавший этого Папаша, сдернул Костю с седла, и они вместе рухнули на землю. Сверху на них упал мотоцикл.
Как раз в этот момент из-за угла вышел наш знакомый канадец. По-королевски обмахиваясь ушанкой, он стал с интересом смотреть на происходящее. Солнечные лучи, отраженные его лысиной, сплетались в яркую световую корону.
Искоса поглядывая на него, я поднял мотоцикл и помог встать другу. Костя, морщась, потирал покарябанное проволокой ухо.
— Пять, так пять, — сказал он. — Только поехали скорее, а то перед мировым сообществом неудобно!
Мы кое-как уселись на «машину», со скрежетом проехали мимо канадца и выбрались на шоссе.
Хотя Папаша управлял мотоциклом молча, его обращенная к нам спина, непрестанно двигалась, явно пытаясь донести до нас недовольство нашей скупостью. Ее движения были столь красноречивы, что их хотелось назвать «мимикой». Стараясь отвлечься от этих безмолвных жалоб, я стал смотреть по сторонам.
Мы ехали среди других мотоциклистов, и по мере приближения к городу их становилось все больше. Глядя на встречный поток транспорта, я подумал, что, вероятно, Папаша не так уж врал насчет грузовых возможностей своего железного, вернее, проволочного коня. На некоторых мотоциклах кхмеры ехали целыми семьями вместе со всем своим имуществом и скотом. В толпах на колесах мелькали и щеки младенцев, и седые бороды стариков. Ездоки сидели друг на друге, как акробаты, создавая высокие, раскачивающиеся пирамиды.
Тут Папаша повернул ко мне свое потрепанное лицо.
— Если добавите два доллара, я расскажу об истории нашей замечательной столицы!
Костя сердито выглянул из-за моего плеча.
— Я дам еще доллар, если ты замолчишь!
Папаша с готовностью кивнул. И, действительно, до конца пути голова его соблюдала тишину. Зато спина Папаши, судя по всему, от головы не зависела и продолжала свои странные движения, видимо, тоже стараясь заработать. Но платить ей отдельно никто собирался.
Между тем я возобновил наблюдения. Вдоль грязной дороги стояли невысокие, грязные дома, в основном двухэтажные. На обочинах длинными грядами лежали кучи мусора, где преобладала кожура кокосового ореха. Между куч, словно огромные тропические цветы, то и дело вырастали яркие зонтики, под которыми люди с аппетитом обедали, орудуя китайскими палочками. На заднем плане вспыхивали и гасли золотые треугольники пагод. На магазинах, помещавшихся в первых этажах зданий, висели грязноватые вывески. Под ними продавали буквально все: от бананов до мотоциклетных покрышек.
Но вот мы покинули шоссе и свернули в узкий проулок. Разбрызгав лужу, наш мотоцикл проехал между особенно высоких куч мусора, сделал замысловатую фигуру и, не то заскрипев, не то заржав, снова выскочил на открытое пространство. Мы оказались в центре города.
Миновав несколько улиц, мотоцикл проехал по набережной Меконга и наконец остановился у гостиницы «Счастливый турист».
На вывеске у входа был изображен человек в европейской одежде и с азиатским лицом. Он действительно имел счастливый вид. Рядом с ним стояли чемоданы, которые, как ни странно, тоже улыбались.
Спрыгнув с мотоцикла, я стал отвязывать прикрученный проволокой багаж. Однако мой друг слезал с седла куда дольше меня. Кое-как он отделил себя от мотоцикла и со страдающим видом принялся растирать поясницу.
Папаша тем временем озабоченно осматривал своего «рысака». Он подкрутил какую-то развязавшуюся от тряски проволоку и деловито сказал:
— Шесть долларов. Пять за дорогу и один за то, что я честно молчал. А знаете, как трудно молчать, когда так много знаешь?
— Хорошо, хорошо. — Мой друг с недовольным видом вынул из кармана деньги.
— А дадите еще доллар, — предложил Папаша, — я донесу ваш багаж до комнаты и даже помогу разложить вещи в шкафу.
— Сами справимся. — С трудом согнувшись, Костя подхватил свой чемодан и с не меньшим трудом выпрямился. — Будь здоров, отец!
Папаша пожал плечами, сунул в карман заработанные деньги и уехал, высматривая новых пассажиров.
Великая женщина Пень
За гостиничной стойкой стоял человек, удивительно похожий на туриста с вывески — улыбался он также неестественно широко:
— Добрый день!
— Здрасьте. — Костя устало опустил чемодан перед стойкой. — У вас есть две свободные комнаты?
— Какие номера предпочтете? — Тут хозяин гостиницы показал, на что способно его лицо, и улыбнулся так, что голова его едва не разделилась надвое. — Есть комнаты с видом на дворец и на помойку, — он посмотрел по сторонам и громким шепотом добавил: — вид на помойку значительно дешевле!
Костя озадаченно оглянулся на меня.
— Бери помойку, — посоветовал я, — нечего шиковать.
— А других видов нет? — Костя снова повернулся к хозяину. — Может, имеется что-нибудь в запасе, для особенно дорогих клиентов?
Хозяин неуловимым движением придал улыбке выражение сочувствия.
— Сожалею! Но я могу предложить только это.
