Валентин Берестов - Государыня пустыня

Всегда улыбающемуся Оразбаю, рабочему Светланы, надоело сидеть на краю ямы в ожидании очередного ведра с землей, он ушел на другой раскоп и присоединился к работающим на транспортере. А Светлана осталась наедине со своими барсами, или львятами, или кошками (мы еще не знали, что это такое).

Все пять фигурок из золотой фольги были совершенно одинаковы и свободно помещались в спичечной коробке. Светлана нашла их в углу около небольшой ямки от столба. Было очень приятно разглядывать фигурки — и каждую в отдельности и особенно все вместе. Выстроившись в ряд, большеголовые малыши куда-то шли величавой львиной поступью. Будь у них гривы, мы бы, конечно, не сомневались, что это львы. Коготки лап и кончики хвостов были выполнены так, что образовывали по краю бляшки свой особенный узор, похожий на письмена. Золото было разных оттенков. На желтом встречались красноватые пятна.

— Ну, молодец, — похвалил Лоховиц, — давай еще. — И ушел вместе со мной на мой курган.

Этот полный человек больше всех в экспедиции любит спорт. Такого болельщика решительно всех видов спорта можно даже назвать спортсменом. Впрочем, отчасти так оно и есть. Никто из нас никогда не играл с Лоховицем в шахматы — это бессмысленно. Лоховиц знает теорию, у него какой-то высокий шахматный разряд, когда-то он стал даже чемпионом Марыйской области. Он разыгрывает партии гроссмейстеров наедине с собой, не пользуясь шахматной доскою. Иногда Лоховиц подсаживался к шахматистам и добродушно, как-то по-отечески наблюдал за их игрой. Наши ходы противоречили всем нормам шахматного искусства, и Лоховица это, наверное, забавляло.

К несчастью для него, в отряде не было ни одного болельщика. Мы предпочитали слушать по радио музыку, а не футбольные репортажи. Я думаю, Лоховиц шел на большие жертвы, когда в час ответственного матча вместе с нами слушал концерт для фортепьяно с оркестром. Впрочем, он любит и музыку.

Ему аккуратно присылали из Москвы бандероли с газетой «Советский спорт». Он не просто читал, а изучал газету, прикидывал в уме шансы различных команд и чемпионов, наших и зарубежных, радовался, огорчался, волновался, строил предположения. Но ему не с кем было поделиться. И уж когда ему становилось совсем невмоготу, Лоховиц шел ко мне.

Я слушал его со всей серьезностью. Лоховиц строил спортивные обзоры обстоятельно и толково. Имена игроков и названия команд каким-то образом проникли в мою память, хотя мои походы на стадион можно сосчитать по пальцам.

В конце концов я научился даже вставлять реплики и задавать вопросы. Я понимал, человек должен поделиться тем, что его волнует. Ведь и Лоховицу, возможно, не всегда было интересно то, чем с ним делился я, но он же меня слушал!

В самый разгар беседы пришла Светлана. Ее появление теперь было равносильно сигналу «Свистать всех наверх!». Значит, опять что-то произошло.

— Их уже восемь, — сказала девушка. — Одни лежат лицом вверх, другие лицом вниз.

— Прекрасно! — похвалил Лоховиц. — Теперь давай еще три, чтоб была футбольная команда.

Во второй половине дня Светлана сообщила Лоховицу, что львят не одиннадцать, а двенадцать.

— Все идет нормально! — одобрил Лоховиц. — Одиннадцать футболистов и один запасной игрок.

Но тем дело не кончилось. Светлана снова позвала нас к себе, и мы увидели довольно большую, массивную золотую бляху, не листочек фольги, а настоящее литое золото. Была видна только гладкая изнанка бляхи. Лоховиц поднял ее, повернул в руках. И на нас глянул старый лев с большой гривой, с печальным, почти человеческим ликом. Лев спокойно лежал. Кончик его хвоста и когти могучих лап тоже сливались в одну строчку, образуя красивый узор. Золото переливалось и блестело. И вдруг мальчишеская радость озарила лицо Лоховица.

— Знаете, кто это? — спросил он, указывая на старого льва. — Тренер!

С тех пор у нас в отряде так и говорили: «А где тренер?», «А покажите тренера!»

С появлением «тренера» стало ясно, что двенадцать существ кошачьей породы — не барсы, а львята или львицы, возглавляемые вожаком.

Появление львиного семейства было еще одним свидетельством связей саков со странами Ближнего Востока. Ведь в здешних местах львы никогда не водились.

Вечером мы, как всегда, зажгли костер. Светлана сидела в сторонке и молчала, не отрывая глаз от огня. Я подсел к ней и потихоньку спросил, о чем она думает, глядя на костер.

— Ни о чем, — ответила Светлана, — просто я вижу в нем разные оттенки, такие же, как на моем золоте. Вот желтоватый, а вот красноватый. Правда, похоже?

Он появлялся постепенно, и мы не сразу узнали его.

Сначала Светлана расчистила какое-то массивное железное полукольцо. Затем у самой стенки могилы обнаружилась часть очень ветхого деревянного изделия и на нем тоненькая золотая полоска.

Деревянный сосуд с золотой заклепкой, решили мы. Нечто похожее только что нашли наши соседи, раскапывающие другой сакский могильник — Уйгарак. Дерево, как видно, было хорошо обработано и хорошей породы. У него приятный желтоватый тон.

Затем под остатками дерева заметили ржавое железо. Значит, это уже не деревянный сосуд, а скорее всего железный кинжал в деревянных ножнах. Светлана стала его расчищать. Железная полоса с прилипшим к ней деревом постепенно удлинялась: двадцать, тридцать, сорок сантиметров. Кинжал превращался в меч. В те времена, в V веке до нашей эры, у скифов были короткие мечи, которые назывались окинаками. Пятьдесят сантиметров, семьдесят, восемьдесят, а меч не кончался. Вот тебе и окинак!

Метр, метр двадцать, метр тридцать. Мы следили за ростом меча с удивлением. Такие длинные мечи появились в Средней Азии и Восточной Европе гораздо позже. Это было оружие сарматов, которые с его помощью вытеснили скифов.

Рядом с клинком, примерно в середине, лежал короткий узкий четырехгранный стерженек. Стилет, которым приканчивали раненых, решили мы.

В то время я расчищал погребение в своем кургане. По моей просьбе первые несколько движений ножом сделала Светлана. На счастье. Мне удалось найти бронзовую гайку, небольшой бронзовый предмет в виде колокольчика, с отверстием для ремня — часть конской сбруи, маленький наконечник стрелы с большой втулкой.

Оставался последний нерасчищенный уголок, но я уже ни на что не рассчитывал, там лежал тот самый крупнозернистый песок, который ветер нанес в «грабительскую дудку». И вдруг что-то блеснуло под моим ножом. «Золото!» — крикнул я. Тоненький, сложенный вдвое узорный золотой листочек.

Несколько минут мы с моим рабочим Климом Насбергеновым, не отрываясь, смотрели на него. Потом я сказал Климу, чтобы он позвал Лоховица и вместе с ним Светлану, как главную специалистку по золоту.