Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки
Если он толст и склонен к одышке, вы легко можете избежать его авансов, но с человеком моложавым и длинноногим встреча является неизбежной. Свидание, однако, отличается чрезвычайной краткостью, причем разговаривает больше он, а ваши замечания ограничиваются преимущественно односложными междометиями, и как только вам удается вырваться, вы удаляетесь.
Я посвятил три месяца плотам и, изучив за это время все, что заслуживает изучения в этой области искусства, решил приобщиться к истинному гребному спорту и вступил в один из лодочных клубов на реке Ли.
Пребывание на реке Ли в лодке, в особенности по субботам, живо приучает вас управляться с судном и изворачиваться, чтобы не быть потопленным баржей, а также предоставляет широкое поле действий для изобретения наиболее быстрого и грациозного способа ложиться ничком на дно лодки, чтобы не быть вышвырнутым в воду проходящими мимо буксирными бечевами.
Но стиля вы так не выработаете. Только тогда, когда я перешел на Темзу, я приобрел истинный стиль. Мои приемы в обращении с веслами внушают всем большое восхищение. Они считаются неповторимыми.
Джордж не подходил к реке до шестнадцати лет. В этот год он и восемь других джентльменов приблизительно того же возраста отправились однажды в субботу в Кью, с намерением нанять там лодку и прокатиться до Ричмонда и обратно; один из них, некий лохматый юноша по имени Джоскинз, раза два катавшийся на лодке по Серпентайну, уверил их, что катанье на лодке — расчудесное дело!
Прилив был довольно силен, когда они явились на пристань, и с реки дул свежий ветерок, но это нимало их не смутило, и они принялись выбирать лодку.
У пристани стояла гоночная лодка в восемь весел, поразившая их воображение. Они сказали: «Мы возьмем эту, пожалуй». Лодочник отсутствовал, и налицо был только один мальчик. Последний попытался унять их пыл и показал им две-три лодки, пригодные для семейного пикника, но они и слышать о них не хотели; им казалось, что всего эффектнее они будут выглядеть на гоночной лодке.
Мальчик спустил ее на воду, а они скинули куртки и приготовились занять места. Мальчик посоветовал Джорджу, уже и в то время бывшему всегда самым толстым в любой компании, взять четвертый номер. Джордж ответил, что с удовольствием будет четвертым номером, живо вскочил на место носового гребца и сел спиной к корме. В конце концов, удалось направить его к подобающему месту, а вслед за тем разместились и остальные. Рулевым избрали чрезвычайно робкого мальчика, которому Джоскинз объяснил принцип обращения с рулем. Сам Джоскинз также сел на весла. Остальным он объяснил — то, что им следует делать, более чем просто: стоит только подражать тому, что будет делать он.
Они объявили, что готовы, мальчик на пристани взял багор и оттолкнул лодку. Что последовало потом, Джордж не в состоянии передать подробно. Он смутно помнит, что едва они сдвинулись с места, как толстый конец весла пятого номера с размаху ударил его по спине, в то время как его собственное сиденье исчезло как бы по волшебству и оставило его сидящим на дне. Он также отметил любопытное совпадение, что номер второй в тот же миг оказался лежащим навзничь на дне лодки, ногами кверху, по всем признакам, в припадке.
Они прошли под мостом Къю со скоростью восьми миль в час. Греб один только Джоскинз. Когда Джорджу удалось снова занять свое место, он попытался помочь, но не успел опустить весло в воду, как оно, к величайшему его удивлению, исчезло под лодкой, едва не утащив туда и его.
Тогда «рулевой» бросил веревки от руля за борт и разрыдался.
Как они добрались обратно, Джордж так и не узнал никогда, но на это им потребовалось ровно сорок минут. С моста Къю за любопытным зрелищем наблюдала с большим интересом толпа, и каждый выкрикивал им различные указания. Три раза им удалось провести лодку под аркой, и три раза ее относило обратно, и каждый раз, когда «рулевой» поднимал глаза и видел над собой мост, он разражался новыми рыданиями.
Джордж говорит, что ни за что бы не поверил в тот день, что когда-либо пристрастится к катанью на лодке.
Гаррис более привык грести на море, чем на реке, и говорит, что для упражнения предпочитает море. Я — нет. Помню, как однажды вышел на утлом суденышке в море в Истборне прошлым летом; мне много приходилось грести на море несколько лет назад, и я воображал, что управлюсь великолепно; однако оказалось, что я совершенно утратил это искусство. Когда одно весло погружалось в воду, другое взлетало на воздух. Для того чтобы сунуть в воду оба сразу, мне пришлось встать на ноги. Набережная была покрыта избранным обществом, и мне пришлось проходить мимо в этом дурацком виде. Я причалил на полпути к берегу и нанял старого лодочника для обратного плавания.
Люблю смотреть, как гребет старый лодочник, в особенности когда он нанят по часам. Есть что-то умилительно спокойное в его системе. Нет в нем той лихорадочной спешки, того горячего соревнования, которые изо дня в день все более становятся язвой девятнадцатого столетия. Он не станет надрываться все время, чтобы обогнать другие лодки. Когда его настигает и обгоняет другая лодка, он не раздражается; собственно говоря, все они обгоняют его, — то есть те, что идут в одном с ним направлении. Другие могли бы смущаться и досадовать; величественная уравновешенность наемного лодочника в подобных испытаниях является прекрасным уроком и предостережением против честолюбия и заносчивости.
Научиться грести попросту, так чтобы только лодка двигалась с места, не особенно трудное искусство; но приходится упражняться долгое время, прежде чем человек привыкает грести с хладнокровием в присутствии девиц. Что смущает новичка — это необходимость грести «в такт».
— Право, смешно, — приговаривает он, выпутывая свои весла из ваших в двадцатый раз за пять минут, — когда я один, у меня всегда дело спорится.
Бывает очень забавно наблюдать двух новичков, силящихся идти в такт друг с другом. «Нос» находит невозможным поспевать за «кормой», потому что «корма» гребет непозволительным образом. «Корма» глубоко возмущена и объясняет, что вот уже десять минут изо всех сил старается приспособить свои приемы к ограниченным способностям «носа». «Нос», в свою очередь, оскорбляется и просит «корму» не ломать голову по его поводу, но посвятить силы своего разума приобретению более целесообразного взмаха.
— Или мне пересесть на ваше место? — предлагает «нос» с очевидной уверенностью, что этим все устроится.
Они продолжают плескаться на протяжении сотни ярдов с тем же умеренным успехом, и вдруг весь секрет их неудачи освещается осенившей «корму» внезапной вспышкой вдохновения.
