Ален Бомбар - За бортом по своей воле
И вдруг «Еретик» замедлил ход. Я доплыл до него и с трудом перевалился через борт. Оказалось, что стропы плавучего якоря каким-то чудом распутались и мой водяной парашют сработал. Я был настолько измучен физически и морально, что тут же поклялся больше не плавать до конца путешествия.
Отношения с моими морскими соседями постепенно налаживаются. Меня сопровождает довольно симпатичная семейка, состоящая из пяти-шести дорад и одной кочурки-буревестника, которая ненадолго прилетает ко мне каждый день в четыре часа. Это маленькая, величиной с обыкновенного воробья черная птичка с белыми пятнами на хвосте. При виде ее я каждый раз себя спрашиваю, как ухитряется эта пичужка преодолевать такие расстояния, чтобы где-то посреди океана добывать себе пищу. Она всегда приближается к лодке со стороны кормы и начинает бегать по волнам — эта птичка умеет ходить по воде. А когда солнце садится, она улетает.
Что касается дорад, то они проявляют гораздо больше постоянства и не покидают меня круглые сутки. Я их всех легко узнаю: в первый день, пытаясь их загарпунить, я нанес им раны, которые все еще не затянулись. Любопытно, кстати, отметить, что в морской воде раны заживают одинаково плохо как у людей, так и у рыб. У одной дорады осталась на спине ближе к хвосту открытая овальная язва величиной с монету в сто су, у другой — рана под боковым плавником. Так я различаю пять или шесть рыб, каждой из которых я дал имя. Самую крупную зовут Дора. Она все время плывет рядом с лодкой, но держится настороже, чтобы я не зацепил ее второй раз. Время от времени Дора заплывает под лодку или, переворачиваясь на бок, смотрит вверх; при этом она всегда поглядывает и на меня.
Когда ветер стихает и «Еретик» замедляет ход, мои дорады устремляются под лодку и начинают шлепать хвостами по резиновым поплавкам, словно спрашивая, что это я так тащусь. К моим старым знакомым каждый день присоединяются новые рыбы; их-то я и ловлю. Для этого достаточно нацепить на тройник одну из летучих рыб, подобранных утром в лодке, и спустить ее в воду на тонком шнуре. Я тяну за собой наживку так, чтобы она прыгала по самой поверхности, словно живая летучая рыба, которая вот-вот нырнет. Дорады тотчас же накидываются на нее, «как нищета на бедняков», и — гоп! — одна уже бьется на крючке. Все новички попадаются на мою удочку, но зато старые знакомые даже внимания не обращают на мои уловки: они меня знают слишком хорошо!
В ночь на 3 ноября в черной воде вспыхивает целый фейерверк, и я вытаскиваю из глубины настоящее чудовище: рыбу-змею со страшными клыками, с которых в темноте сочится белесый яд. Любопытно, что она отчаянно билась, пока была в воде, но едва я ее извлек из родной стихии, сразу замерла, словно мертвая. Обычно пойманные рыбы долго еще бьются и прыгают в лодке, а у этой — ни одной конвульсии! Наверное, это объясняется тем, что выловленное мною страшилище — обитатель больших глубин. У него огромные по сравнению с головою глаза и невероятно длинные зубы. Что это за рыбина, я не знаю. До сих пор я просто не видел ничего похожего. У нее тело с медным отливом, она вцепилась в мой спальный мешок и перемазала его липкой и, по-видимому, ядовитой слюной. Все это не внушает мне доверия. Осторожно приподнимаю страшную добычу за хвост и выбрасываю обратно в море.
Лишь позднее я узнал, что в ту ночь мне попалась так называемая змеевидная макрель, или гемпилус. Точно такое же страшилище прыгнуло прямо в спальный мешок к одному из членов экипажа «Кон-Тики». Должно быть, спальные мешки чем-то привлекают рыб этой породы, ведь моя тоже вцепилась в спальный мешок! С этой ночи я стал им пользоваться с величайшей осторожностью. Стоило мне вспомнить об органических ядах, которыми индейцы Южной Америки отравляют свои стрелы, как при одном взгляде на мешок меня охватывал ужас.
В этот же день около одиннадцати часов милях в десяти от меня прошло судно. Никто меня не заметил.
«Потерпевший кораблекрушение! Помни, бедняга, если хочешь спастись, рассчитывай только на себя! Я оказался между судном и солнцем, и вот меня не заметили. Какая обида! Ведь судно остановилось для определения координат и стояло минут десять, не меньше! Я мог бы успокоить родных, послать им весточку. Этот пароходик держит курс на северо-восток, должно быть, идет из Америки к Азорским островам»[50].
Если бы я знал в тот момент, что готовит мне будущее!
В мои расчеты вкралась еще одна ошибка. В морском справочнике указывается час захода солнца для данной широты при нулевой долготе. Нормально меня должно сносить на 4' на каждый градус. Это относится также и ко времени восхода и захода луны. Но вот беда! Моя предполагаемая долгота, совершенно не совпадающая с долготой, которую мне дает солнечный полдень и время захода солнца, в то же время абсолютно точно соответствует долготе, которую мне дает заход луны. Лишь позднее я узнал, в чем дело: один офицер военно-морского флота объяснил мне, что это явление было вызвано рефракцией, неправильным преломлением лучей в воздушных слоях различной плотности.
Чтобы убить время, я теперь развлекаюсь головоломками, например делаю упражнения для укрепления памяти. Раньше я был совершенно равнодушен к математике, зато теперь целыми днями произвожу в уме тщательные вычисления своей средней скорости, затем также в уме делю две тысячи семьсот миль, которые мне нужно пройти, на среднее число миль, проходимых за сутки, чтобы узнать, сколько дней мне еще предстоит провести в океане. Варьируя среднюю скорость, я делаю эти расчеты: седьмой, восьмой, девятый раз.
В довершение всего мною постепенно овладевают суеверия — обычные спутники одиночества. Если я не нахожу свою трубку сразу же, когда хочу закурить, — это дурная примета. Маленькая куколка, которую мне подарили друзья перед отплытием с Канарских островов, превратилась для меня почти в живое существо. Я смотрю на нее и уже заговариваю с ней, сначала односложно, а потом во весь голос, рассказывая ей обо всем, что собираюсь делать. Ответа я не жду: пока еще это не диалог. Отвечать она начнет мне позднее. А сейчас я просто испытываю необходимость говорить, чтобы знать, что я действительно существую. Не менее забавен другой предрассудок — со спичками. У меня еще есть несколько сигарет, и время от времени я курю. И вот я решил, что каждая спичка — это один день: сколько лишних спичек я истрачу для того, чтобы прикурить, столько дней мне и придется плыть сверх назначенного срока. Я исходил из того, что в лучшем случае достигну земли 23 ноября. А дальше шел такой подсчет: если я прикурю с первой спички, значит, доплыву до земли 23-го, если со второй — 24-го, и так далее. Легко представить, куда это могло меня завести!
