Камни Флоренции - Мэри Маккарти

по садам Боболи, старушки, ковыляющие в церковь или обратно; тележки зеленщиков, велосипеды, мотороллеры «веспа» и «ламбретта», мотоциклы, «фиатытополино» и «фиаты-сеиченто», прицепы, запряженная осликом деревенского вида повозка с тюками белья, выстиранного по старинке, золой, «кадиллаки», «альфа-ромео», «фиаты-миллеченто», «шевроле», «ягуары», «роллс-ройс» с шофером и флорентийским номерным знаком, группы мускулистых рабочих, перетаскивающих письменные столы, зеркала и шкафы (дело в том, что неподалеку расположен ремесленный квартал), водопроводчики, взламывающие мостовую, парочки американских туристов с пугеводителями и картами, дети, художники из пансиона «Анналена», клерки, священники, домохозяйки с корзинами, ощупывающие неосвежеванных кроликов, висящих вниз головой у входа в магазины, торгующие дичью, бригада ассенизаторов (вереница мужчин в синей униформе на велосипедах с прицепами, в которых стоят два-три бачка с отбросами и метла из прутьев), пара мальчишек, несущих похоронный венок в форме гигантской подковы, огромные автобусы с иностранными туристами и гидами, вещающими в микрофоны, грузовики с флягами вина из Кьянти, грузовики с ящиками зелени, грузовики с живыми цыплятами, грузовики с оливковым маслом, почтовый грузовик, мальчик-телеграфист с велосипедом, который он ставит прямо на улице, торговец требухой с застекленным ящиком на колесах, полным копченых внутренностей, немыслимой величины фургоны «фольксваген» с надписью «U. S. Forces in Germany»{3}, мужчина на мотоцикле, перевозящий кресло, привязав его над передним колесом, шарманщик, запряженные лошадьми фиакры из дворца Питти. Кажется, что одна улица вместила в себя всю историю западных средств передвижения; в небе над ней жужжит самолет; не хватает только римских носилок.

Но рассмотреть эту картину в деталях может только привратник из Боболи, целыми днями спокойно восседающий на стуле у входа. Он укрылся в надежной гавани, и его словно не тревожит этот адский шум. Вой, рев, вскрики клаксонов; скрежет переключаемых передач; визг тормозов; стрекотанье и выхлопы мотоциклов; скрип шин. В этом механическом Вавилоне, шум которого усиливается эхом, отражающимся от грубых камней дворцов, невозможно различить голоса людей, даже голоса, звучащие по радио. Если долина Арно — это естественная духовка, то дворцы — это естественные усилители. Шум вездесущ, он не прекращается ни днем, ни ночью. Где-то далеко, в пригородах, в четыре утра рев мотора «веспы» сливается с криком петухов; в городе рабочий, заводящий мотороллер, чтобы отправиться на раннюю смену, поднимает на ноги всю улицу.

Все жалуются на шути; при открытых окнах спать невозможно. В утренних газетах пишут о протестах владельцев гостиниц, которые утверждают, что их заведения пустуют; иностранцы уезжают из города; надо что-то предпринять; надо принять какой-то закон. А в самих гостиницах происходит постоянная тасовка номеров. Номер тринадцать переезжает в двадцать второй, двадцать второй — в тридцать третий, а тридцать третий — в тринадцатый или во Фьезоле. На самом деле, во всех номерах шумно и жарко, даже если в них предусмотрен электровентилятор. Администраторам это прекрасно известно, но что они могут сделать? Чтобы удовлетворить клиентов, они с услужливой готовностью соглашаются на бессмысленную смену’ номеров. Если клиенту кажется, что в друтом крыле отеля будет прохладнее или тише, к чему разрушать его иллюзии? По правде говоря, с этим ничего нельзя поделать, разве что уехать из Флоренции — до самой осени, когда можно будет закрывать окна. Уже существует закон, запрещающий подачу звуковых сигналов в черте города, но в таком городе, как Флоренция, немыслимо передвигаться по улицам, не разгоняя пешеходов с помощью клаксона.

Что же касается «весп» и «ламбретт», которые в ранние утренние часы действительно представляются настоящим бедствием, то разве реально принять закон, обязывающий их моторы не шуметь? Читатели утренних газет пишут в редакции письма с разными предложениями; в Палаццо Веккьо проводится собрание, где одни предлагают выдавать водителям, не создающим шума, почетные нагрудные знаки, другие — применить санкции к производителям, организовать специальные ночные отряды полиции, оснащенные радиопередатчиками и наделенные правом арестовывать любого. кто шумит; издать постановление. вменяющее в обязанность оборудовать транспортное средство глушителем определенного типа, запрещающее перемещаться на мотоцикле с «чрезмерно высокой» скоростью и въезжать на нем в центр города. Последнее предложение вызывает всеобщее одобрение; только такая драконовская мера способна вселить надежду: Однако организация мотоциклистов сразу же вносит протест (в котором предложение характеризуется как «недемократное» и «дискриминационное»), и газета, возглавлявшая движение против шума, поспешно отступает, поскольку Флоренция — это демократическое общество, а мотоциклисты — это типичные представители popolo minuto, то есть маленьких людей: канцелярских работников, ремесленников, заводских рабочих. Было бы неправильно, признает газета, наказывать многочисленных законопослушных мотоциклистов за грехи немногочисленных «дикарей»; кроме того, несправедливо проявлять заботу только о центре города и о туристах: жители отдаленных районов тоже имеют право на спокойный сон. Снова выдвигается идея о полицейских патрулях, наделенных широкими полномочиями и свободой действий, хотя городской бюджет вряд ли выдержит дополнительное бремя. Создается впечатление, что газета не видит иного выхода из положения, кроме как призывать к gentilezza (благородству) господ мотоциклистов.

Но это — чистая утопия: у итальянцев слабо развито чувство гражданского долга. «Что если вас разбудят в четыре утра?» — на этот типично англосаксонский вопрос, призывающий человека поставить себя на место другого, итальянец даст абсолютно реалистичный ответ: «Но я в это время уже не сплю». Молодой итальянец, садящийся ранним утром за руль своей «веспы», не представляет себя на месте другого молодого итальянца, какого-нибудь клерка, пытающегося еще немного поспать, и еще в меньшей степени — на месте иностранного туриста или владельца гостиницы. Точно так же можно попросить осу, в честь которой и получила свое название «веспа»{4}, представить себя на месте того создания, которое она собирается ужалить. Более того, popolo minuto, как всем известно, любят шум. «Non fa rumore», — сказал молодой флорентийский рабочий, когда ему показали английский мотороллер. — «Он совсем не шумит»[9].

Все идеи, выдвигаемые во Флоренции в целях решения проблем шума и уличного движения, утопичны, и никто не верит в них, точно так же, как никто не верил в макиавеллиевского государя, утопический образ идеального эгоистичного деспота. Это просто мечты, которыми так приятно себя тешить: мечта запретить всякое автомобильное движение в центре города (по примеру Венеции) и вернуться к лошадям и осликам; мечта о том, что кто-нибудь (может быть, семья Рокфеллеров?) захочет построить в городе метро.

…Профессор Ла Пира[10], мэр Флоренции, христианский демократ, мечтает решить проблему с жильем, еще одним проклятием города. Он предложил бездомным беднякам вселиться в пустующие дворцы и виллы богатеев. Эта христианская фантазия разбилась, столкнувшись с законами о собственности, и бедняков выселили из дворцов. На смену этой мечте пришла другая, воплотившаяся в современной идиоме «город-спутник», —