Песок сквозь пальцы - Дмитрий Матвеев
Он кинул взгляд на Богомилу, та не могла скрыть улыбку: «Расслабились, пляжные люди! Купаемся?» – «Ага!» Они нырнули по палаткам переодеваться и потом помчались в воду, поднимая кучу брызг, плавали, штурмовали высокие кораллы, чтобы с них рассматривать обитателей моря, загорали в тени тента, что он натянул на канате берегового ограждения…
Завтрак они слегка поковыряли, а вот обед съели, даже с добавкой. После обеда Алексей и Регина поехали в город («Мы ненадолго. Часика через полтора-два вернёмся»), а они остались охранять стоянку. «Що то я втомилася, Олександр Іванович, від цього пляжного відпочинку, – Богомила расслабленно шевельнула рукой, роняя на него песок. – И купаться уже неохота. Кажется, что надо человеку для счастья? Солнца, моря, пляжа – а получишь всё это – и понимаешь, нет, не то». Он поймал её висящую руку, положил к себе на грудь, продекламировал, не открывая глаз: «Движение – все, конечная цель – ничто, о как же им слабо опять заставить нас играть в своё лото…» – Помолчав, добавил – Песенка такая была хипповская, в дни моей молодости» – «Я, наверное, тогда пела на клиросе». Он усмехнулся: «В десять лет? Вряд ли. Ты еще в куклы играла…»
Она провела рукой по его груди, перевернулась на живот: «Ох, Сашко, с куклами у меня не задалось в детстве» Помолчала, он не торопил. «Мне лет пять было, у меня было много игрушек, куклы, там, кроватки-столики, посудка… Папа мой пришел как-то пьяный, а он тогда выпивал часто уже, и что-то мы поссорились – можешь себе это представить, взрослый мужчина и пятилетняя девочка? А может, это просто выплеснулась их с мамой ссора, вот так, на меня, подвернулась я… В общем, он собрал все мои игрушки и вынес их во двор, к мусорным ящикам. Я сидела у окна и смотрела, как дети постепенно к этим узлам подбирались, выбирали себе что поинтереснее из моих игрушек, радовались… С тех пор я кукол терпеть не могу». Он нашел её руку, но она убрала, встала, сказала уже другим, дурашливым тоном: «Пойду-ка я, поплаваю в этом бульоне еще разок!» и сбежала в воду, подняв брызги. Он смотрел на неё, представлял её пьяного папу и усталую мать и саму маленькую Богомилу, устроившуюся на подоконнике за шторкой, смотрящую вниз, как её маленькая кукольная жизнь расходится по чужим детским рукам…
Он понимал, что она, Богомила, вошла в его душу, заполнила, захватила её, и он сдался, и ему сладко и больно от этого плена, и хочется ещё – погрузиться в её мир, понять её лучше, узнать о ней, узнать её… Он вспомнил желтую подводную лодку на кольцевом перекрестке Эйлата, усмехнулся, представив, как они, два пассажира этой лодки, медленно падают на дно этого «бульона», красивого, в кораллах и рыбках, а плыть уже никуда не могут, могут только вот так лежать на дне и делить воздух, которого становится все меньше. «Слушая наше дыхание, я слушаю наше дыхание, я раньше и не думал, что у нас на двоих с тобой одно лишь дыхание…» – забилась в его голове песня. Нет, надо с этим что-то делать. Он физически ощутил, что не дышит, с шумом вдохнул, открыл глаза, встал, отряхивая песок. Возле прицепов-кемперов увидел подкатившую красную фигуру Регины и «жевто-блакитную» Алексея. Смена прибыла.
…Они не нашли мяса в магазинах, там были только полуфабрикаты. Олег утром говорил что-то про рынки, но искать рынки им уже не хотелось, они набрали чего-то наугад в паре сонных магазинчиков возле хостела, забросили продукты в холодильник и пошли гулять по вечернему Эйлату. Шли молча или перебрасывались словами о какой-то ерунде, касались друг друга руками, будто случайно… Наткнулись на пиццерию, он затащил её туда, оказалось, что кроме них там никого больше нет. Хозяин, толстый, носатый, месивший тесто, бросил все, пошел к ним общаться. По-русски он не понимал, пришлось пустить в ход все Богомилино знание английского, чтобы разобраться, чего они хотят получить в свою пиццу. Вроде разобрались, сели, взяв по пиву, чокнулись банками. «М-м, а вполне даже ничего пиво для баночного! – сказал он. – Надо купить ещё для Алексея, привезти завтра, как думаешь?» Она пожала плечами. Он протянул руку, накрыл её ладонь своей: «Богомила?» – «Да?» – «Красивое имя». Она усмехнулась, приняв правила игры: «Имя как имя. Милая Богу» – «Разве только Богу? Но что с тобой весь вечер происходит?» Она поколебалась, потом протянула ему телефон: «Читай». Он взял её беленький «самсунг», заглянул в раскрытый вайбер: «Руслан», начал читать сообщение. Брови его поползли вверх, он взглянул на неё: «Вот так? «Сотри все мои сообщения и удали мой контакт»? Дальше его, похоже, вообще понесло, сорвало в нецензурщину, о-о! И что это? Ты ему написала, типа, останемся друзьями?» – «Если бы… – она грустно покачала головой. – Семён сегодня нашел его по каким-то моим контактам и написал ему. Сделал всю работу за меня» – «Ты его попросила?» – «Та ты шо?! – она обожгла его взглядом. – Шо, я сама не могу со своими мужиками разобраться?» – «Похоже, с некоторыми – не очень». Она вздохнула, сжала банку: «Ты прав. Семён слишком много на себя берет. Слишком много хочет контролировать. Была бы я моложе, может, это бы мне как-то даже понравилось. А сейчас… раздражает». Он смотрел на неё, и его забирала злость – на этого нелепого Руслана, на Семёна, на её жизнь, похожую на «крестики-нолики». Но сейчас она совсем не играла, она держала своё поле открытым, сидела перед ним вся хрупкая и растерянная, и он подавил первые эмоции, вернул телефон, задержал её руки в своих. Она не отняла.
А потом пришел страх. «Богомила, как давно ты знаешь Семёна?» – «Та уже лет пять. А шо?» – «Я боюсь за тебя» – сказал он честно. Она приподняла брови. «Ты знаешь, как такие люди способны оправдать себя, когда им нужно это сделать? Они перешагнут через
