Исидор Кацнельсон - По неизведанным землям Эфиопии
Затем переводчиков потребовал к себе рас с их помощью следовало убедить туземцев на той стороне реки не сопротивляться эфиопам.
На противоположном берегу Омо под развесистым деревом сидели на низеньких табуреточках несколько туземцев-парламентеров, и диалог велся примерно так:
— Приходите нам покориться.
— Мы вас не знаем, уходите с нашей земли.
— Не придете добровольно, мы спалим вас огнем наших ружей, а ваших жен и детей уведем в плен. Мы ваши властители — амхарцы Менелика.
— Мы не знаем амхарцев Менелика. Уходите.
Так повторялось несколько раз, и переговоры успеха не имели. Но когда солдаты пригнали откуда-то челнок, туземцы стали сговорчивее. Они поинтересовались, кто такой Менелик, и ушли, чтобы посовещаться, стоит ли им сдаваться какому-то неведомому, но, наверное, могущеетвенному царю.
К утру два челнока были готовы, и солдаты начали переправляться в них на другую сторону. По эту сторону на высоком берегу залегли стрелки с ружьями — на случай, если туземцы не будут достаточно благоразумны и атакуют десантников. Но ничто не нарушало тишины. Челноки сновали от одного берега к другому, перевозя партии солдат. Последними высадились на берег Булатович и Ато-Баю. Они везли флаг, укрепленный на длинном древке. Один из солдат ловко взобрался на верхушку высоченного дерева и укрепил там флаг.
Вечером все войско раса торжественным маршем двинулось к берегу озера. Каждый, не исключая и самого Вальде Георгиса, нес на плечах два камня. На берегу на одном газ холмов из этих камней вырос своеобразный монумент, на вершине которого бился на ветру шелковый зелеио-красно-желтый эфиопский флаг. По сигналу раса пять тысяч ружей отсалютовали новым владениям Менелика. Забили литавры, затрубили трубы, засвистели флейты — солдаты праздновали победу.
30 марта отряд выступил в обратный путь. Теперь походная колонна возросла примерно вдвое. Солдаты гнали захваченный скот, погрузив на мулов запасы продовольствия; пленные мальчишки несли ружья и щиты, а женщины-туземки, не проявляя особого упрямства, ходили за водой, рвали траву для мулов и мололи зерно. Солдаты ликовали. Они шли домой с победой и большой добычей. Вальде Георгис понимал, как трудно будет идти по пустыне с таким обозом, но он понимал и другое никакая сила, даже приказ любимого военачальника, не сможет сейчас заставить солдат отказаться от добычи.
Булатович в сопровождении Двух слуг, которые горевали, что у них нет пленницы и теперь самим приходится запасать траву для мулов, решил подняться на гору Курас, которая возвышалась на южной оконечности горного хребта в нескольких километрах от берега Омр. Он не предупредил раса о своем намерении, так как Вальде Георгис не отпустил бы его без надежного конвоя в лесах скрывались туземцы, покинувшие свои жилища при приближении войска.
Выступили в четьире часа утра. Булатович ехал на муле, а слуги с ружьями и инструментами бегом поспевали за ним. Пока не взошло солнце, ехать было легко и приятно. Но уже к девяти часам утра стало жарко, да и дорога, выйдя из прибрежного леса, пошла по равнине, перерезанной глубокими трещинами. Мул стал оступаться, пришлось двигаться медленнее.
Внезапно в кустах путники наткнулись на десяток туземцев, которые сидели кружком у только что зарезанного барана. При виде вооруженных людей они бросились в разные стороны. Одному из слуг все-таки удалось схватить высокого туземца, вооруженного луком, щитом и копьем, а другой слуга поймал его жену с маленьким ребенком.
Лица у туземцев были красивые, не изуродованные татуировкой. Вся одежда мужчины состояла из шкуры козленка, его длинные волосы спускались до самых плеч. На женщине была воловья шкура вокруг бедер.
Супруги пришли в полное отчаяние. Они что-то мычали и протягивали к Булатовичу руки, моля о пощаде. Ребенок ревел, а у ног вертелась с лаем маленькая собачонка, не бросившая своих хозяев.
Объясниться с туземцами не было никакой возможности — они ничего не понимали, но кое-как, знаками, Булатович заставил их умолкнуть и, указывая на гору, стал объяснять, что, как только они взойдут туда, их немедленно отпустят домой.
Туземцы, видимо, что-то поняли, успокоились и позволили взвалить на себя инструменты. При дальнейших расспросах удалось выяснить, что туземцы принадлежат к племени тургана и живут на западных берегах озера.
Склоны горы оказались очень крутыми. Мелкие острые камни ежеминутно впивались в ноги. Ухватиться за растущие по склонам кустики было нельзя — их ветви усеивали длинные колючки. И вдобавок солнце пекло в этот день с беспощадной силой. На полдороге измученные туземцы легли на землю, и никакие угрозы не могли заставить их подняться. Булатовичу очень нужен был проводник, потому что только с его помощью он мог пометить на карте местные названия некоторых неизвестных вершин. Но туземцы, казалось, уже окончательно свыклись с мыслью о смерти и не внимали никаким угрозам и посулам.
Тогда Булатович подошел к туземцу и выстрелил из револьвера почти над самым его ухом. Бедняга от ужаса, видимо, лишился последних признаков сознания. Слуги подняли его на ноги, Булатович взял на себя ношу туземца, и все начали медленно карабкаться вверх. К полудню, совершенно измученные, поднялись на вершину. Нужно было спешно установить инструменты, чтобы наблюдать солнце, когда оно будет в зените.
Отсюда, с вершины, открывался вид на северную часть озера с тремя заливами. В один из них — Рус — впадает Омо. На западе, окруженный горами, лежал залив, открытый Боттего в 1896 году; в следующем году здесь побывал Кавендиш. Но ни тот, ни другой не узнали местного названия залива. Пленный тургана называл его Лабур, и Булатович нанес это название на карту. С юга залив оканчивался длинным мысом, на котором возвышались три пика. Туземец не знал, как называется этот мыс, и Булатович написал на карте свое наименование — Васькин мыс — в честь израненного мальчика, найденного на берегах Омо, вылеченного и выхоженного им и Зелепукиным. Неизвестно почему, оба они стали называть мальчугана Васькой, и вот теперь имя нового подданного императора Менелика появилось на географической карте Булатовича.
Спускаться с горы ничуть не легче, чем взбираться на нее склоны, усыпанные щебнем, так круты, что удержаться на ногах нет никакой возможности. Жара не спадала. В тыкве оставалось несколько глотков воды, и их разделили поровну. До Омо было километров двадцать. Туземца отпустили, как и обещали. Леса, окаймляющие Омо, виднелись у самого горизонта, но путникам казалось, что по мере их продвижения узкая полоска отступает все дальше и дальше. А вокруг лежала желтая голая степь.
