Испытание льдом - Фарли Мак-Гилл Моуэт
13 сентября в полдень мы снялись с якоря и пошли на запад, но на всем пути встречали только скалы, мели да подводные камни, и в наши души закралось сомнение, удастся ли пройти среди них, да еще в таком густом тумане. Тогда мы переменили курс на северный. После непродолжительного совещания с моими помощниками я решил обойти остров, направиться к концу Гудзонова залива и попытаться найти вход в Канадскую реку[44].
В случае удачи я предполагал перезимовать на материке, где можно было рассчитывать на более спокойную стоянку, чем среди скал и островов.
14 числа вечером начался шторм, мешавший идти под парусами. Он поднял высокие пенящиеся валы. Наша шлюпка, буксируемая за кормой на случай кораблекрушения, погрузилась в воду и переворачивалась килем вверх по 20 раз в час. Из-за этого судно сильно уваливалось, так что его все время захлестывали волны. Но мы мирились с этим, стараясь спасти шлюпку.
Шторм свирепствовал всю ночь напролет. Глубина начала уменьшаться, а на море поднялось такое сильное волнение, что невозможно было идти под парусами. Положение осложнялось еще тем, что нельзя было надеяться и на якорь. Нам ничего не оставалось, как подготовиться к достойному концу нашей жалкой, преисполненной мучений жизни. Около полудня прояснилось, и мы, обнаружив на подветренной стороне два острова, подошли к ним. Увидев, что острова разделены проливом, мы попытались войти в него до наступления темноты. Ведь если бы мы остались в эту ночь в открытом море, то никакой надежды на спасение не было бы. Итак, независимо от того, что ждало нас впереди — смерть или спасение, — мы вынуждены были пойти на риск.
Выяснилось, что пролив этот очень удобен, и мы простояли там на якоре в безопасности всю ночь, что помогло нам восстановить силы, немало потрепанные беспрерывными работами. Но прежде чем мы попали в это удобное место, шлюпка оторвалась и мы потеряли ее, к нашему большому прискорбию. Теперь у нас оставалась только одна лодка, обветшавшая и побитая.
Обнаружив, что преобладают северные ветры, которые не позволят войти в устье Гудзонова залива, мы снова начали совещаться о том, как бы нам найти место для зимовки. Одни советовали мне идти в Порт-Нельсон, поскольку нам было известно, что там есть бухточка, в которую можно завести судно. Мне такой совет не понравился, ибо место это очень опасное и находилось оно от нас так далеко, что мы могли туда и не добраться из-за льдов. Более того, учитывая, какие морозы стояли даже там, где мы находились (каждую ночь обмерзал такелаж, а по утрам нам иногда приходилось сметать с палубы слой снега толщиной до полуфута), я полагал, что в Порт-Нельсоне, расположенном гораздо севернее, будет еще хуже. Поэтому я решил снова пойти на юго-запад и отыскать там устье реки или бухту, в которой можно было бы поставить судно на якорь.
Всю ночь и утром 23 сентября падал снег и град и стоял сильный мороз. Тем не менее я отправился на лодке к берегу, чтобы отыскать устье или бухту, куда можно было бы завести судно, ибо оно дало течь, а команда была крайне изнурена продолжительной работой у помп и другими тяжелыми трудами. Остров, у которого мы теперь стали, представлял собой скопление скалистых гряд и песчаных банок, и прибой разбивался о них с большой силой. Невзирая на это, я отдал приказ провести лодку через прибой. Со мной на берегу остались два матроса, а остальные отвели лодку за полосу прибоя и там, стоя на якоре, ждали моего возвращения.
Я как можно быстрее поднялся на вершину скалы, чтобы рассмотреть окружающую местность, но не нашел того, что искал. Ветер заметно крепчал, и я поспешил обратно к лодке. Здесь обнаружилось, что отлив был уже настолько сильным, что гребцы никак не могли подойти к берегу, и нам пришлось пробираться к лодке вброд через полосу прибоя и буруны, причем кое-кто так простыл, что жаловался на последствия до самой смерти.
Тут поднялся сильный ветер, и нам удалось лишь немного продвинуться к наветренной стороне судна, а путь к берегу отрезал прибой. Мы гребли изо всех сил, сознавая, что от этого зависит наша жизнь; с судна выбросили буек с длинным канатом, и наконец с Божьей помощью нам удалось подойти к нему. Нас подняли на борт, где встретили с распростертыми объятиями, и все мы радовались спасению.
25 сентября мы снялись с якоря и решили пойти на восток, но, пока судно делало поворот оверштаг, ветер внезапно так переменился, что отнес его к берегу, от которого нас отделяло расстояние не более чем в четверть мили. Здесь мы стали на якорь, прилагая все усилия, чтобы удержаться, ибо сознавали, что это вопрос жизни или смерти. Вот какие бедствия нам довелось испытать среди этих мелей и скал. Вероятно, они были еще более жестокими, чем я их здесь описал (доставив, видимо, не слишком большое удовольствие читателю), если вспомнить о снеге, граде, штормах и таком холоде, которого я не знавал в Англии за всю свою жизнь. Так продолжалось до 30 сентября, когда мы решили, что пришел конец всем нашим мучениям, ибо нас снесло и судно попало в окружение скал, мелей и бурунов. Не зная, как отсюда выбраться, мы дрейфовали среди всех этих опасностей, впав в полное отчаяние.
3 октября около полудня ветер стих, мы снялись с якоря и, зайдя подальше в бухту, остановились. Я взял лодку и направился к берегу какого-то острова[45] в надежде найти там что-нибудь полезное. Я обнаружил следы оленей и несколько птиц, но больше всего обрадовался, когда увидел бухту, глубоко вдающуюся в берег и похожую на устье реки. Мы поспешно направились туда, но оказалось, что вход перегорожен баром, где глубина при полном приливе не превышает двух футов. И все же здесь была прекрасная гавань. Вечером я вернулся на судно, но не смог ободрить исстрадавшихся людей ничем более существенным, кроме надежды.
4 октября был сильный снегопад и ветер, тем не менее я направился
