Зинаида Шишова - Великое плавание
Мы с корабля следили за каждым их движением. Четверых гребцов, которые были взяты на лодки, мы считали счастливейшими из смертных. И, когда Орниччо уступил эту честь Хуану Гарсиа, все сочли его за безумца. Я тоже решил, что он поступил неразумно.
Господин наш был прекрасен. Поверх военных доспехов он накинул алый плащ. И, думается мне, не только я, но и весь экипаж в эту минуту простил ему все испытания, перенесенные нами в пути.
Дважды я встретился взглядом с подслеповатыми глазками Яньеса Крота, но сейчас даже его физиономия показалась мне совсем не такой отталкивающей, как всегда. Правильно сказал Таллерте Лайэс: «Кто старое помянет, тому глаз вон». А на англичанина сейчас нельзя было смотреть без улыбки.
Каждый из находящихся на палубе с напряженным вниманием следил за адмиральской лодкой, но Таллерте Лайэс волновался больше всех. Он всплескивал руками, как женщина, вздыхал и вскрикивал.
Сойдя на сушу, господин наш, подняв кверху меч, произнес торжественную формулу присоединения острова к владениям кастильской короны. До нас донесся его громкий и взволнованный голос.
— «Отныне и навеки, — слышали мы, — остров сей со всеми его реками, озерами, горами и лесами присоединяется к владениям наших королей. Жители острова, буде такие будут обнаружены, с этого дня становятся верноподданными государей Арагонии, Кастилии и Леона».
Адмирал распахнул знамя. И мы с волнением увидели, как замок Кастилии и лев Леона затрепетали над темно-зеленой листвой. Острову было дано имя Сан-Сальвадор.[55] И все согласились, что лучшего имени ему и не придумать.
На палубе матросы обнимали и целовали друг друга.
— Но где же эти новые верноподданные наших государей? — сказал Орниччо. — Я проглядел все глаза, но, кроме бабочек и попугаев, не вижу ни одного живого существа, — и вдруг так сжал мою руку, что я вскрикнул. И сейчас же вскрикнул еще раз, но уже не от боли, а от восхищения.
Сквозь густую стену зелени мы различили позади наших матросов темные фигуры, которые робко то приближались, то удалялись от них. Жестами мы старались обратить на них внимание наших товарищей, находящихся на острове, но на таком далеком расстоянии они не понимали наших знаков.
Таллерте Лайэс, не выдержав, вплавь бросился к берегу. Остальные тотчас же занялись обсуждением того, что за люди населяют этот прекрасный остров. Похожи ли они на европейцев? Желтого ли цвета у них кожа и косые ли глаза, как у жителей Катая, которых описал Марко Поло?
К нашему восторгу, матросы уже заметили туземцев и ласковыми жестами привлекли к себе их внимание. Мы видели, как наши товарищи вынимали из карманов различные безделушки, которые адмирал, отъезжая на остров, распорядился захватить с собой.
Туземцы доверчиво протягивали руки за подарками. Их совершенно нагие фигуры отчетливо вырисовывались на фоне неба и зелени, но лица их на таком большом расстоянии разглядеть было невозможно. Адмирал разрешил своей свите одарить туземцев подарками, а сам, вернувшись, немедленно занялся составлением письма к их королевским высочествам с отчетом обо всем происшедшем.
Мы обступили Таллерте Лайэса и закидали его вопросами. Англичанин с важностью заявил:
— Дикари, виденные нами сейчас, в точности походят на жителя материка Азии, встреченного мной в 1480 году на Тресковых отмелях. Радуйтесь, мои друзья, ибо мы наконец пристали к одному из островов у берегов Азии! Только те дикари по причине царящего в их местах холода были закутаны в меха, а здесь, в этом райском климате, местные жители ходят совершенно нагие.
Господин проходил в это время мимо нас в свою каюту, он слышал слова англичанина и милостиво кивнул ему головой.
Я счастлив был видеть, что добрая и благожелательная улыбка снова вернулась на уста адмирала.
Мы с Орниччо решили воспользоваться его настроением, чтобы испросить разрешения съехать на берег.
Но, когда мы подошли к дверям адмиральской каюты, к нам донеслись его приглушенные рыдания. Я утешал себя мыслью, что господин плачет от радости.
Почти тотчас же мы услышали, как он вскакивает с места, ходит по комнате, смеется и говорит разными голосами, так что, стоя у дверей, можно было вообразить, что его каюта полна народа.
Потом он садился, и мы снова слышали скрип пера. Он не ответил на наш робкий стук. Тогда мы тихонько открыли дверь.
Господин был в отличном настроении и не замедлил дать разрешение съехать на землю, но задержал нас, желая прочитать отрывки своего письма к монархам.
Надо было видеть физиономию, какую состроил при этом Орниччо. Друг мой хорошо понимал, что это надолго отсрочит наш отъезд на берег.
Дело в том, что господин наш, как все люди, владеющие даром красноречия, очень строго относился к форме, в которую он облекал свои мысли. Он мог трижды перечеркивать одно и то же слово и снова вставлять его в свою фразу.
На наше счастье, в каюту вошел дон Родриго де Эсковеда, и мы с моим другом потихоньку проскользнули наверх.
Синьор Марио де Кампанилла решил ехать на берег вместе с нами, захватив с собой ящик для собирания растений и камней.
Бедный человек на протяжении двух с половиной месяцев очень страдал оттого, что ему не удавалось приступить к исполнению своих секретарских обязанностей, так как все официальные бумаги вел общий секретарь флотилии.
В первое время предполагалось, что господин будет диктовать синьору Марио свой дневник, чтобы не утруждать правую руку, которая, как я уже упоминал, все время распухала от подагры, однако и это пришлось отложить, ибо ни один скорописец не мог поспеть за мыслью адмирала.
Синьор Марио попытался было приводить в порядок собственноручные записи господина, но это ему тоже было запрещено. Адмирал заявил, что он владеет самым чистым слогом в обеих Кастилиях и что записи его не нуждаются в поправках.
Относительно слога своего он, возможно, и прав. Даже очень бывалые люди находят, что не видели человека, который бы с таким изяществом передавал свои и чужие мысли. Но мне кажется, что записки адмирала много выиграли бы, если бы кто-нибудь их просматривал, так как господин наш на одной и той же странице дважды и трижды противоречит себе и путает даты и события.
ГЛАВА XI
Por Castilla e por Leon Nuevo Mundo hallo Colon
Итак, мы с Орниччо и синьором Марио в четыре часа пополудни в сопровождении двенадцати гребцов съехали на берег.
Первое время мне продолжало казаться, что земля уходит из-под моих ног, как палуба корабля, и даже несколько дней спустя я ловил себя на том, что хожу по земле, как по кораблю, широко расставляя ноги.
