Зинаида Шишова - Великое плавание
Мысли путались у меня в голове, и я понемногу стал погружаться в сон. Я перестал видеть закопченные стекла фонаря, густые ветки старой яблони протянулись надо мной. Я опять в Анастаджо. Мать стоит в дверях и с улыбкой смотрит, как я прилаживаю к сучку качели. Какая она добрая и красивая! Когда она ходит в поле, то завязывает платок под самыми глазами, чтобы солнце и ветер не обожгли ее белое лицо. Вот она ухаживала за прокаженными, но бог спас ее, и она не заболела.
«Не передается ли такая невосприимчивость к заразе от родителей к детям?» — спросил Орниччо у синьора Марио, но, что ответил секретарь моему другу, я не могу вспомнить. Я уже сплю. Веревки качели скрипят надо мной, и нежные белые лепестки осыпаются мне на лицо и руки.
Утром я встаю уже с готовым решением. Сейчас я пойду говорить с адмиралом, но прежде всего необходимо повидать Таллерте Лайэса. Я спускаюсь в трюм и стучу в дверь кладовой.
— Это я, Франческо Руппи, — шепчу я англичанину. — Ободритесь, синьор Лайэс, скоро кончатся ваши испытания.
— Кто может мне помочь? — говорит бедняга с глубокой грустью. — К счастью, у меня нет ни жены, ни ребятишек. Досадно мне, что я ни пенса не оставлю своей бедной матери, но, да простит мне бог, еще более досадно мне погибать, не достигнув берегов материка, о котором говорит господин адмирал.
— Ободритесь, синьор Лайэс, — повторяю я еще раз. — И, если вы останетесь живы, вспомните в своих молитвах лигурийца Франческо Руппи.
Я поднимаюсь вверх по лестнице. У адмиральской каюты я останавливаюсь, слушая, как громко бьется мое сердце.
— Войдите, — отвечает адмирал на мой осторожный стук. — Что тебе нужно? — говорит он недовольно.
Я, очевидно, помешал ему молиться. Зажженная свеча стоит перед распятием. Господин поднимается с колен. Я слышу тихий звон. Неужели адмирал носит под одеждой вериги, подобно святым подвижникам? И все-таки этот человек мог так легко пожертвовать мной.
— Что тебе нужно? — повторяет адмирал строго.
Но я не ощущаю испуга или смущения. Этот человек очень виноват передо мной, и я сейчас скажу ему в лицо всю правду.
— Мессир, — начинаю я, — Таллерте Лайэс напрасно томится в трюме, он не повинен в том, что мы лишились воды.
К моему изумлению, господин не прерывает меня. Он слушает, склонив голову набок и полузакрыв веки. Какие темные круги окружают его глаза! Как он бледен и истощен! Тонкими, сухими пальцами он поправляет свечу и снимает нагар.
— Таллерте Лайэс не повинен в том, что мы лишились воды, — повторяет он за мной. — Дальше, я тебя внимательно слушаю, мальчик.
Он делает шаг по направлению к двери, но, пошатнувшись, хватается за стенку. Как он истощен и слаб! Он терпит голод и жажду наравне с остальной командой, но, тогда как мы хотя бы отчасти подкрепляем себя сном, он все ночи простаивает на молитве. «Ты уже готов разжалобиться, Франческо, — мысленно обращаюсь я сам к себе, — но не забывай, какое зло причинил тебе этот человек».
— Господин, вы заблуждаетесь, если думаете, что рука Таллерте Лайэса выпустила воду из бочки. Это сделало существо гораздо более.
Но что с адмиралом? Он бросается на колени, и я явственно слышу звон вериг.
Он склоняется перед распятием до земли.
— Устами детей глаголет истина, — шепчет он, кладя поклон за поклоном. — Одна и та же рука стерла морские течения с карты и выпустила воду из бочонка. И она же направила путь птиц на юго-запад, и только моя гордыня до сегодняшнего дня мешала мне это заметить. Боже мой, прости меня. Я был слеп и глух к твоим указаниям, адская гордость мешала мне.
Я умолкаю, не желая мешать его молитве, и стою несколько минут, боясь пошевелиться. Наконец господин взглядывает на меня и медленно проводит рукой по лицу.
— Ступай, мальчик. Если у тебя есть какая-нибудь нужда во мне, придешь позже, — говорит он.
И я потихоньку выскальзываю из каюты.
ГЛАВА X
Адмирал обманывает матроса. Земля!
Мне так и не удалось поговорить с адмиралом, но я выберу для этого более удачный момент. И пускай господин распорядится меня высадить в лодку, но я расскажу обо всех темных делах Хуана Яньеса. Я спасу англичанина, даже если мне придется погибнуть самому.
Внезапно мысль об Орниччо приходит мне в голову. Как я мог забыть о моем милом друге? Я тотчас же отправляюсь на поиски его.
Он, как всегда, занят по горло, помогая врачу и синьору Марио перевязывать больных. Осторожно и легко он поворачивает больных матросов. От уэльвца Гомеса Кабальеро исходит уже трупный запах, тело вокруг пролежней почернело и гноится, но Орниччо, даже не поморщившись, разматывает бинты и меняет примочки.
— Будешь ли ты так охотно ухаживать за мной, если я заболею? — подойдя к нему сзади, спрашиваю я.
И он, узнав меня по голосу, отвечает успокоительно:
— Конечно, милый Франческо, ведь ты мой брат и друг.
— Чем бы я ни заболел? — спрашиваю я опять.
И что-то в моем тоне заставляет Орниччо оглянуться.
— Что с тобой, мой милый братец Франческо? — говорит он вдруг с тревогой и, закончив перевязку, тотчас же выходит за мной на палубу. — Что с тобой? — повторяет он и озабоченно оглядывает меня со всех сторон.
Неожиданно для самого себя я с воплем бросаюсь ему на грудь. Задыхаясь и захлебываясь от слез, я рассказываю ему все, что услышал от могерского трактирщика.
— Это все? — спрашивает он. — Тебя разволновали такие пустяки? — говорит он спокойно. — Ну, так нужно сказать, что обо всем этом я знал еще в Палосе. Почему ты думаешь, что заболеешь именно ты, а не Диего Мендес, который подрался с Кальвахарой в трактире? И если заболеешь ты, то, конечно, заболею и я, потому что мы спали на одной постели и ели из одной тарелки. Но я уверен, что от матери тебе передалась невосприимчивость к заразе. Гораздо больше заслуживает внимания то, что ты заставил этого Крота сознаться, что он выпустил воду из бочонка и англичанин томится невинно. И я не уверен, что могерец сделал это ради спасения команды, он что-то совсем не похож на заступника матросов. Погоди-ка, — сказал Орниччо вдруг, оглядевшись по сторонам. — Чему это так радуются наши добрые друзья?
Действительно, матросы обнимались и целовались и с радостными лицами сновали туда и сюда, а корабельный плотник, подозвав меня, велел приниматься за дело.
— Довольно лодырничать, — сказал добрый старик. — Нуньес и Роса обтесали мачту, а ты помоги ее укрепить. Мы ее подрезали, и она сейчас немного ниже, чем раньше, но, бог даст, вскорости мы заменим ее другой.
— Что случилось? — спросил я в недоумении.
