Зинаида Шишова - Великое плавание
— Что случилось? — спросил я в недоумении.
— Разве ты не слышал? — ответил плотник, не в силах удержаться от радостной улыбки. — Наши испытания пришли к концу. Господин наш, адмирал, внял наконец советам капитана Пинсона и отдал рулевому приказание взять курс на юго-запад.
В этот же день были извещены капитаны «Ниньи» и «Пинты» о перемене курса. Я не слышал, в каких выражениях адмирал сообщил синьору Пинсону о волнении на «Санта-Марии», но капитан Пинсон во весь голос прокричал со своего корабля:
— Если бы вы предоставили мне право распорядиться мятежниками, я бы половину из них перевешал на реях, а с другой половиной два раза обошел бы вокруг Земли!
Я думаю, что это было сказано в шутку, так как, говоря это, Пинсон улыбался. Он немедленно потребовал, чтобы зачинщиков перевели к нему на корабль.
— Я покажу им, как бунтовать! — сказал командир «Пинты».
И, пожалуй, он был прав, ибо на «Пинте» царила твердая дисциплина.
Синьор Марио объясняет это тем, что, во-первых, почти вся команда «Пинты» из одного города, во-вторых, командиром на ней хорошо известный и уважаемый в городе человек; к тому же там нет солдат и чиновников, которые в трудную минуту раздражают команду своей неприспособленностью к морю. Подумать только, из шестидесяти человек экипажа «Санта-Марии» настоящих матросов только тридцать пять, а остальные не знают даже, как держать веревку в руках.
Таллерте Лайэс был немедленно освобожден из-под ареста. Никто не протестовал против этого, так как все радовались возможности спасения.
— Разве не мог кляп из бочки выскочить сам? — сказал кто-то.
И все тотчас же подхватили это объяснение.
Как только мы повернули наши корабли к юго-западу, экипаж перешел от отчаяния к надежде. Нам стали попадаться плавающие бревна, куски дерева — один из них несомненно отделанный человеческими руками, — обломки камыша, зеленый еще тростник и, наконец, ветка с ягодами.
Я не был свидетелем того, о чем расскажу, так как это происходило на «Пинте», но я из многих уст слышал эту историю и думаю, что, передавая ее, не отклоняюсь от истины.
Дело в том, что переведенный с нашего корабля Хуан Родриго Бермехо из Трионы очень нуждался в деньгах, так как за полгода до этого был выкуплен из плена у неверных. Родные его продали для этого все свое имущество, и, если бы не его матросское жалованье, полученное за четыре месяца вперед, его семья погибла бы с голоду. Но, кроме того, бедняга задолжал еще три тысячи мараведи монастырю в Трионе, а святые отцы совершенно забывают о милосердии, когда взимают проценты.
В плавание он пустился также исключительно из-за выгод, которые сулил нам всем адмирал.
Поэтому, несмотря на усталость, Родриго двадцать шесть часов не сменялся с вахты, желая заслужить награду, и в два часа пополуночи 12 октября действительно первым увидел землю. Она показалась ему лежащей в двух лигах от корабля, и это предположение впоследствии подтвердилось.
Не знаю, имею ли я право сомневаться в правдивости господина, но он заявил, что еще за четыре часа до этого он якобы заметил свет, который двигался по морю и который несомненно следует считать первым признаком близости земли. Об этом своем наблюдении он немедленно сообщил королевскому чиновнику — синьору Санчесу де Сеговия.
Королевский постельничий — офицер Перро Гутьерес — подтвердил слова адмирала, но больше никто из экипажа «Санта-Марии» света не видел, хотя мы все до боли в глазах всматривались в темноту.
Алонсо Пинсон ради этого случая велел спустить лодку и сам отправился на флагманское судно.
— Господин адмирал, — сказал он, — то, что вы столь великодушно вняли моим советам и изменили курс кораблей, заставляет меня думать, что и в дальнейшем вы будете столь же благосклонно относиться к моим словам. Я уверен, что для вас ничего не составляет пенсия, обещанная королевой, а честь первому увидеть землю почти всегда выпадает вахтенным и рулевым. Поэтому я прошу вас наградить Хуана Родриго Бермехо, который несомненно этого заслуживает, ибо свет, движущийся по морю, мог только почудиться вашим утомленным глазам.
— Капитан Пинсон, — резко оборвал его господин, — никакие мольбы и никакие советы не могли бы мне помешать изменить курс кораблей. И если я это сделал, то сделал только по господней воле, ибо адмирал ваш повинуется только воле божьей и монаршей! Вернитесь же на свое судно и не вступайте больше в пререкания со мной, так как иначе мне придется отнять у вас шпагу и обращаться с вами, как с королевским преступником!
Я видел, как вся кровь бросилась в лицо храброго капитана. Он молча постоял несколько минут, ожидая, очевидно, что адмирал раскается в своих словах, но господин, запахнув небрежно плащ, кинул ему:
— Ступайте на свое судно и занимайтесь своими делами. И благодарите бога, если я не оповещу королеву о вашем покровительстве бунтовщикам!
Я низко нагнулся над связкой канатов, чтобы не встретиться с Пинсоном глазами. Тяжело ступая, он прошел мимо меня, молча спустился в лодку и дал знак гребцам.
Я никогда не думал, что у человека за несколько секунд может так измениться лицо.
Может быть, адмирал не хотел выдать награды матросу, который провинился перед ним, но, как бы то ни было, синьор Марио, Орниччо и я были очень огорчены случившимся.
Хуан Родриго Бермехо в гневе порвал на себе одежду и поклялся, что по возвращении он снова уйдет к неверным и примет магометанство.
— Потому что, — говорил он, — у турок и арабов я видел больше справедливости, чем в христианском государстве.
Пусть господь простит ему необдуманную клятву, но я нахожу, что гнев его был вполне справедлив.
Это грустное происшествие омрачило для меня радость счастливого дня.
С «Пинты» после заявления Хуана Родриго дали ружейный залп, и все три судна нашей флотилии стали под ветром в виду земли.
Адмирал велел убавить паруса и лечь в дрейф до следующего утра. Не следовало предпринимать что-либо на ночь глядя, да и люди наших команд были так измучены в пути, что им следовало дать отдых. Однако никто не уходил с палубы.
Воздух был до того прозрачен, что мы отчетливо могли разглядеть извилистую линию берега и пышную растительность, делающую остров похожим на драгоценный зеленый камень.
Наконец наступило утро 13 октября.
Немедленно были спущены лодки, в которые сели адмирал, Висенте Яньес Пинсон, Алонсо Пинсон, капитан Ниньо, синьор Родриго Санчес, синьор Родриго де Эсковеда — нотариус. Адмирал держал в руке королевский флаг, а оба капитана — знамена Зеленого креста с инициалами государей.
