Леонид Воронин - В Африку за обезьянами
На третий день от ловушки у родника, запыхавшись, прибежал Вольдей и еще издали закричал мне: «Геточ, телик дженжеро» (господин, большая обезьяна). В этот момент возле нашей палатки было человек шесть галласов. Захватив с собой веревки, топоры и копья, они быстро побежали с Вольдеем, который успел пояснить, что дженжеро ломает ловушку, и они, наверное, его уже там не застанут. Мы с Балачо побежали вслед за другими, но вскоре, из-за меня, отстали от быстро скрывшейся в лесу группы. Добравшись, наконец, до ручья, я увидел такую картину: галласы, окружив ловушку и просунув палки в щели, мешали попавшему в нее огромному самцу анубису разрушать западню. Анубис кричал, грыз палки и пытался выдернуть колья стенок. На крики пленника громко отзывались другие обезьяны, расположившиеся на противоположном крутом берегу реки метрах в полутораста от ловушки. Они кричали, угрожали нам жестами, ударяя передними лапами по земле. Большой вожак стада буквально неистовствовал: он широко раскрывал пасть, расширял глазные щели, приподнимал брови, топтался на месте и делал выпады всем туловищем вперед, как бы готовясь прыгнуть на нас. Однако, хотя через реку можно было пройти по упавшему дереву, стадо не решалось нападать на нас.
Вскоре удалось схватить пленника за хвост, а затем за переднюю лапу, которую он высунул, чтобы выручить хвост. Лапу быстро привязали веревкой к колу. То же сделали и со второй лапой, которой пленник пытался разорвать веревки. Затем открыли люк, связали задние лапы и накинули анубису на морду петлю, туго завязав ее так, чтоб он не мог открыть свою страшную пасть. Кстати сказать, клыки самца анубиса достигают трех сантиметров. После этого зверя извлекли из ловушки и между его связанными передними и задними лапами просунули длинную жердь для переноски. Два человека подняли пленника, и мы пошли к палатке. Стадо павианов, перебравшись на наш берег, следовало в ста — полутораста метрах за нами, издавая крики и угрожающе жестикулируя по нашему адресу. Чтобы отпугнуть их, я выстрелил из двустволки мелкой дробью. Обезьяны закричали еще громче, метнулись в сторону и несколько отстали. Все же они провожали нас еще километра три.
Пойманный самец был тем самым изгнанным из стада отшельником, которого мы с Балачо не раз видели вблизи стада анубисов. Он отчаянно рвался, нести его было неудобно, и носильщикам приходилось часто меняться. Переход к палатке занял целых два часа. Наконец, мы поместили анубиса в прочную клетку. С полчаса он лежал неподвижно, но затем стал яростно грызть сетку зубами и рвать ее лапами. Ежеминутно кричал оу-у, очевидно, взывая о помощи к стаду, которое раньше его выгнало, а потом не очень ревностно защищало, когда он попал в беду. Ильма подходил к клетке и говорил: — Что ты кричишь, «рас елем»? У тебя не было мадам, теперь, тебе мистер поймает мадам и будет давать «маджари» (еду).
Через два дня анубис успокоился и только тогда бросался на сетку клетки, когда кто-нибудь подходил к ней. На другой день утром он съел данную ему кукурузу и моченый горох и выпил много воды. Из рук еду он не брал, а когда человек подходил к клетке, анубис отодвигался в угол, злобно поглядывал на непрошенного гостя, судорожно производил жевательные движения и зевал. Через три дня он стал резко хватать просунутые через ячейки сетки початки кукурузы и кусочки хлеба. В тот же день на мое «приветствие» (частое чмокание губами) он ответил тем же. Ильма, смеясь, объяснил присутствующим при этом галласам, что «мистер разговаривает с дженжеро». Однако эта дружеская «беседа» чуть не кончилась для меня печально. «Разговаривая», я не заметил, как, упираясь рукой в сетку, просунул в нее палец. Приветствовавший меня дженжеро мгновенно бросился и схватил зубами за палец. К счастью, палец не попал на клыки, и я быстро отдернул руку, отделавшись легкой царапиной и испугом.
Мои помощники несколько привыкли к моему странному с их точки зрения обращению с обезьянами, но приходившие к нашему бивуаку крестьяне старались украдкой просунуть палку в клетку и ударить затворника. Мне приходилось зорко следить за гостями, чтобы они не мстили моим пленникам за испорченные поля.
На следующий день в западни около ручья и около оврага попалось по одной самке. Предсказанья Ильмы сбылись: «мадамы» для нашего анубиса были пойманы. Анубис, хрюкая, все время смотрел в сторону их клетки и очень злился, когда кто-нибудь из людей подходил к ним.
Охотясь за анубисами, мы прожили в лесу восемь дней.
Собираясь в этот длительный поход, я захватил изрядное количество припасов. Хлеб, печенье, рыбные консервы, сухая колбаса «салями» из ослиного мяса и прочая снедь до отказа заполнили мой рюкзак. Однако уже через три дня продовольствие оказалось на исходе, потому что я не хотел и не мог есть свои припасы в одиночку, не приглашая к трапезе нанятых мною рабочих. Мой рюкзак опустел, но в лесах Эфиопии это не угрожало голодом. Не говоря уже об изобилии дикорастущих вполне съедобных фруктов, на каждом шагу нам встречались дичь и звери: курочки, голуби, цесарки, зайцы, газели, антилопы, кабаны и т. д. Эфиопы едят только курочек (кока) и цесарок (дигра), да и то лишь при условии, если они прирезаны эфиопом, все же остальные животные считаются погаными — «мидако».
В сопровождении галласа Деста я отправился на охоту. Нам не пришлось далеко пройти. За триста — четыреста метров от нашего лагеря мы встретили выводок крупных цесарок. Я выстрелил, и четыре цесарки остались на земле. Деста бросился к ним и перерезал горло подстреленным птицам. Когда мы принесли дичь к палатке, мои помощники-эфиопы посмотрели на цесарок и что-то спросили у Ильмы. Ильма обратился ко мне с вопросом, кто резал цесарок. — Деста, — ответил я. — Мы не можем их кушать, мистер, — сказал Ильма, — потому что Деста галла — он не христианин. Если бы вы резали, мы бы кушали: «москов» (русский) христианин, а галла «мидако». Было бы бесполезно пытаться разубедить Ильму. Я вручил ему свое ружье и указал рукой на лес. Через двадцать минут он принес пять голубей и четырех цесарок, убитых и прирезанных по эфиопским правилам.
Мы сварили дичь и с удовольствием расправились с ней. Через день у нас не оказалось соли. Командировали Деста за солью в деревню, расположенную на столбовой дороге. Там была лавочка, где можно было купить соль, спички, сигареты и разные хозяйственные мелочи. Таким образом были решены все продовольственные вопросы.
Балачо укоризненно качал головой, когда я убивал одним выстрелом только одну цесарку. Это невыгодно, объяснял он, заряд стоит полшиллинга, столько же и цесарка, и то, если ее отвезти на базар в Аддис-Абебу. Однажды он взял мою двустволку и показал, как нужно охотиться: неслышно подкрался к выводку цесарок и, подождав, пока они соберутся в кучу, выстрелил. На земле трепыхалось пять крупных цесарок, и довольный Балачо быстро прирезал их своим обоюдоострым ножом-кинжалом.
