Георгий Холопов - Докер
Затаив дыхание, я прохожу мимо, потом ускоряю шаг, а выйдя на главную аллею бульвара, бегу со всех ног.
На Набережной уже громыхают первые дроги и арбы, звенят колокольца первых караванов верблюдов.
Хотя в доме Мирзоевых произошло большое несчастье, но это ничуть не отразилось на Вовке Золотом. Он сидит передо мной и Виктором и, чавкая толстыми, мясистыми губами, что-то рисует. Я заглядываю ему через плечо: у него на бумаге пляшут чертики.
Я переглядываюсь с Виктором. Он грызет кончик карандаша. Значит, уже проголодался Виктор!
Не сидится в нашем мрачном классе. В окно видна улица, залитая солнцем. Мальчишки, раньше времени пришедшие во вторую смену, дразняще гоняют мяч за церковной оградой. Скорее бы наступила большая перемена!
Наконец-то сторожиха бьет железной палкой в медный колокол. Хлопают двери, визжат девчонки. Мы вылетаем из класса и несемся по длинному школьному коридору.
Ага, вот пришла она, старая толстая армянка, мадам Мирзоева. Она всегда появляется в большую перемену и первым делом раз десять целует своего Вовку. Ну, а как сегодня?
Она выглядит грустной и заплаканной. И целует Вовку всего только один раз, и то в лоб, как покойника.
Вовка Золотой садится на скамейку, и мадам Мирзоева прежде всего поит его рыбьим жиром. Противный жир, а он пьет с наслаждением и даже облизывает ложку. Мадам Мирзоева прячет серебряную ложку и бутылку в корзину, вытирает чистой салфеткой лоснящиеся жиром Вовкины губы и достает завтрак. Вовка хватает апельсины и прячет их в карманы.
Мадам Мирзоева кормит Вовку сперва бутербродом с черной зернистой икрой, потом бутербродом с ветчиной, потом бутербродом с каким-то странным зеленоватым сыром, от которого нехорошо пахнет, и оставляет ему еще один бутерброд — громадный кусок греческого хлеба, разрезанный вдоль и намазанный сливочным маслом в палец толщиной. Поверх масла положен кусок холодной телятины.
Вовка Золотой чмокает мамочку в щеку и, воровато оглядываясь по сторонам, бежит, чтобы скрыться куда-нибудь в укромное место.
Я подаю знак Виктору, и мы бежим за Вовкой. Тот уже успел пропасть из виду. Мы ищем его всюду и находим в… уборной.
— Может, половину отдашь нам? — осторожно спрашивает Виктор.
Вовка вскакивает и натягивает трусы.
— И нисколечко! — дерзко отвечает он, давясь телятиной. — Я сам хочу есть.
— И кусманчика не дашь?
— И кусманчика!
Сторожиха бьет железной палкой в медный колокол. Перемена кончилась. Слышен топот ног в коридоре. Все торопливо выбегают из уборной. Остаются только курильщики; давясь дымом, они торопливо докуривают свои папироски над урной. Но вот и курильщики убегают.
Я ударяю по надутым щекам Вовки, и на пол падает непрожеванный кусок телятины. Виктор вырывает из рук Вовки хлеб, а я из карманов — апельсины.
Вовка Золотой плачет. Я говорю, чтобы он замолчал, и бью его кулаком по голове. И он перестает реветь. Оказывается, он трус.
Виктор показывает ему кулак и говорит:
— Смотри, нэпмач! С сегодняшнего дня половина твоего завтрака принадлежит мне и Гарегину. Остальное можешь жрать сам. Поклянись, что ничего не будешь утаивать.
Мы с Виктором делим хлеб с маслом и торопливо, едим.
Вовка Золотой стоит, прислонившись к стене, и не знает, что ответить. Потом, когда Виктор чистит апельсины, он начинает реветь:
— Мои апельсины, я их очень люблю!
— А мы их просто обожаем, — говорит Виктор и бьет его ногой под зад, а немного погодя срывает с его бархатной курточки белый шелковый бант. — Будешь знать, как смеяться над Гарегином! Выдрючиваться перед своей мадемуазель Мадо!
И тогда Вовка Золотой клянется, что половину завтрака он будет отдавать нам, но за исключением рыбьего жира. Он его очень любит! Но на рыбий жир нам как раз наплевать. От одного его вида тошнит.
Виктор протягивает ему две дольки апельсина и говорит:
— Запомни, мы поступаем с тобой по-рыцарски.
И мы направляемся в класс. Позади с унылым видом плетется Вовка Золотой.
Идет урок обществоведения. Перед Марией Кузьминичной лежит книга, и она читает:
«Все это огромное количество людей собралось ночью, несмотря на то, что стихии были против них: лил сильный дождь, и они промокли до костей. Значительное количество было вооружено. Одни были с ружьями, другие с пиками, третьи с вилами, четвертые с дубинами, но многие явились без всякого оружия, кроме данного природой. Вся эта масса людей двигалась сквозь мрачную темноту ноябрьской ночи, останавливаясь перед трактирами для подкрепления и снова принимаясь шагать к месту своего назначения, к городу Нью-Порту, куда они пришли около девяти часов утра в сопровождении Фроста, их делегата в Конвенте».
Мария Кузьминична откидывается назад, устало проводит рукой по лицу.
— Павлов Виктор! — произносит она своим глуховатым голосом.
Виктор вскакивает.
— О чем я читала сейчас? Из какой книги? — Но ее внимательные, задумчивые глаза останавливаются на мне.
Виктор чешет затылок, оглядывается по сторонам.
— О чар-тис-тах, — шепчет на весь класс Лариса.
— Лариса Пржиемская! Нельзя ли потише? Ведь я еще не оглохла, — улыбаясь, говорит Мария Кузьминична.
— О чартистах, — опустив голову, тихо говорит Виктор, пряча глаза за свисающим чубом.
— Хорошо. Какое место занимал чартизм в истории английского рабочего движения?
Виктор снова оглядывается по сторонам.
— Большое, — шепчет Топорик.
— Огромное! — говорит Виктор.
— Садись. В следующий раз не опаздывай на урок. Кстати, это относится и к вам, — кивает она мне и Вовке Золотому.
Невзирая на отдельные неприятности, которые случаются с нами почти каждый день, мы с Виктором теперь сытно завтракаем в конце большой перемены. Кое-что приберегаем для Ларисы и Топорика. Как только мадам Мирзоева показывается в коридоре, у нас уже текут слюнки. Интересно бы знать, что она принесла сегодня? В одном мы всегда можем быть уверены: она не может приносить невкусный завтрак, Вовка Золотой не станет его есть.
Но в последние дни мадам Мирзоева заболела или же с нею случилось что-то другое, и вместо нее в школу приходит мадемуазель Мадо или же сам Вовкин отец. Старик садится в зале на скамейку, и Вовка завтракает при нем. Тем временем старик внимательно смотрит по сторонам, словно ищет кого-то в бурлящей толпе школьников.
Глава восьмая
ШИХ-АЛИ КЫРМЫЗЫ
Сегодня, когда мы с Виктором выходим из школы, меня на углу останавливает один из сидящих у церковной ограды «телохранителей» и говорит:
