Андрей Остальский - Иностранец на Мадейре
Во времена наполеоновских войн Мадейра находилась под так называемой «дружественной оккупацией» британских войск. Правда, дружественной она стала не сразу. Поначалу высадившиеся на острове войска под командованием генерала Бересфорда вели себя как завоеватели и потребовали от португальского губернатора капитуляции и передачи военным всей полноты власти.
В том, что так случилось, была виновата… Россия. Британия так резко среагировала на Тильзитский договор Парижа и Петербурга, воспринятый Лондоном как антибританский сговор. И как все же иногда повторяется история! Как и у советско-германского пакта 39-го года, у этого договора были секретные приложения. Александр I согласился поддержать завоевателя, получив за это свободу действий в Финляндии, которую Россия смогла отторгнуть от Швеции и аннексировать. А наполеоновская Франция получила российскую поддержку в организации блокады Британии и в том числе захвате ее флота в европейских портах. Использовав Россию, Наполеон ее потом обманет и нападет на нее, точно так же как Гитлер поступит затем со Сталиным. Но в момент подписания Тильзитского договора Александру казалось, что он такой ценой не только купил мир для своей страны и родичей, но и создал мощный альянс, перед которым вынуждена будет склониться вся Европа…
Португальский принц-регент как мог потихоньку саботировал выполнение французских требований, хотя формально и вынужден был подчиниться грубой силе. (В конце концов с британской помощью он будет переправлен в Бразилию, и Рио-де-Жанейро станет временной столицей Португальской империи.)
Вскоре британская оккупация Мадейры была переведена на другую правовую основу: был заключен договор, который вернул реальные полномочия гражданским португальским властям. В целом отношения местного населения с этими «друзьями» в чужой военной форме были взаимно уважительными и действительно скорее дружелюбными, но не безоблачными, возникали и конфликты. Народная память сохранила неприятный эпизод: за какую-то провинность британский солдат был приговорен к смертной казни через повешенье. Для острова это было совершенно чрезвычайное событие, и местное общественное мнение считало, что оккупанты не должны лишать человека жизни на чужой территории без решения португальского суда.
Отношение к смертной казни и на острове, и в континентальной Португалии издавна было отрицательным, считалось, что она несовместима с христианской верой. Относились к ней как к неизбежному, но все же очевидному злу. Еще в XV веке, в период освоения острова, португальский король предоставил трем своим наместникам – «капитанам» архипелага – высшие судебные полномочия. За одним исключением: смертный приговор не мог быть приведен в исполнение без королевской санкции. Тем самым утверждалось понимание смертной казни как совершенно чрезвычайной меры, к которой можно прибегать только в исключительных случаях. Не случайно Португалия стала первой страной Европы, совсем от казней отказавшейся, – лет на сто раньше всех остальных государств континента. Даже во времена полуфашистской диктатуры Салазара смертные приговоры не выносились. (Правда, главного политического противника диктатора, популярного генерала Дельгаду тайная полиция убила без суда, было и еще несколько подобных случаев.)
Вот почему казнь провинившегося солдата в декабре 1813 года показалась мадерьянцам чем-то отвратительным. Настолько, что в течение длительного времени, проходя мимо форта Penha da Franca, в котором стоял британский гарнизон и в котором совершилась казнь, жители острова демонстративно отворачивались.
Были и другие конфликты и взаимные обиды. Вот и Крис Блэнди говорит о сложных отношениях британских семей с мадерьянскими властями. От других местных британцев я слышал, что Альберту Жоао Жардим, находящийся у власти на острове уже тридцать семь лет подряд, был изначально предубежден против выходцев из Альбиона и их потомков. «Да собственно, он и сейчас этих предубеждений не преодолел, нам с ним очень сложно», – говорят они. Считается, что если бы Лиссабон не сдерживал местного властителя, он бы поступил с британскими семьями еще круче, с корнем вырвал бы из мадерьянской почвы эти «английские сорняки» (такое выражение ему приписывают).
При этом неприкрытая враждебность правителя входит в странное противоречие и с традициями, и с духом британо-португальских союзных отношений, да и дружелюбием мадерьянцев. Живущие здесь многочисленные британские пенсионеры – важный контингент местного населения, вносящий ощутимый вклад в бюджет автономии. И кстати, ни разу не слышал я от них жалоб на отношение к ним мадерьянцев, наоборот, как правило, там царят взаимная любовь и согласие. Не говоря уже о туристах. Каждый божий день летают самолеты между аэропортом Мадейры и британскими городами: Лондоном, Манчестером, Ливерпулем, Глазго. В сезон же добавляются еще и чартеры.
При всем при этом Крис Блэнди и другие известные мне представители старых английских семей признают, что в первые годы своего правления Жардим сделал очень много для развития острова, для его экономики, инфрастуктуры, транспортных сетей, коммунальных служб. В значительной степени благодаря ему улицы Фуншала столь чисты, что Лондон и Париж могут только завидовать, а сеть потрясающих автодорог опоясала весь остров (эх, России бы такие!), автобусы дешевы и доступны и домчат вас в любой конец. Да еще и ходят по расписанию!
Но всякая власть развращает, а долгая власть развращает очень сильно…
Можно было бы подвести итог многовековым особым отношениям Альбиона с Мадейрой словами путешественника и философа Томаса Данкана, считавшего длительное присутствие британских торговцев на острове фактом многозначительным и свидетельствующим об «англо-саксонской способности приспосабливаться, находить компромиссы, убеждать и упорствовать… Протестантский купец находился под давлением юридической дискриминации и официального неодобрения, он должен был терпеть публичные унижения и мелкие оскорбления, он был изгоем в глазах порядочного католического общества». Слова эти были сказаны давным-давно, но странным образом они как нельзя лучше суммируют всю непростую историю британского экономического присутствия на Мадейре, включая и последние годы. Присутствия, я уверен, обогатившего не только самих купцов, но и весь остров. Недаром Мадейра – второй по уровню жизни (после Лиссабона) регион Португалии. Конечно, прежде всего это заслуга природы, климата и трудолюбия мадерьянцев, но всю эту волшебную картинку надо было еще и «продать» миру, а это уж в первую очередь – британское достижение.
