Виктор Дихтярев - Вся жизнь - поход
Он повернулся к комиссии:
- Меня зовут Сергей Михайлович Голицын. Я не только лечу здешних сорванцов, но и пишу о них книги. Вы их не читали, как и многих других, полагаю, тоже.
Сергей Михайлович подергал себя за кончики пальцев.
- Позвольте высказать свое мнение. Меня удивила ваша предвзятость ко всем нам. И тон, который вы взяли при разговоре с нами. Предупреждаем, мы все любим Виктора Яковлевича и в обиду его не дадим. И я буду сражаться за наш лагерь и за наш коллектив на самых высоких уровнях. Запишите в свои блокнотики мою фамилию: Голицын Сергей Михайлович, член Союза советских писателей. И вам должно быть стыдно за свое поведение, потому что так поступать нельзя!
Сергей Михайлович взял со стола чайную ложечку, согнул ее, потом выпрямил - и не попрощавшись ушел из столовой. Мы тоже разошлись по своим делам, и больше я этих комсомольцев никогда не встречал и не жалел об этом.
После отбоя Сергей Михайлович присел рядом со мной на скамейке.
- Вы не огорчайтесь. Это просто злые и неумные люди.
- Да нет. Это же их работа, и они хорошо знают свое дело. Они ездят по пионерским лагерям, проверяют планы, беседуют со взрослыми и детьми, где-то похвалят, где-то пожурят, но все время сталкиваются с привычной, устоявшейся за многие годы обстановкой, определяемой десятками приказов, инструкций и положений. И в этой обстановке они как рыба в воде. А здесь они встретились с чем-то непривычным, когда вместо руководящих указаний требуется вникать в суть проблемы, может быть, даже поучиться чему-то. Согласитесь, что не всякому начальству это понравится.
- Нет-нет, вы не правы, - Сергей Михайлович посмотрел на темные ряды палаток. - Наш опыт надо не уничтожать, а распространять. Ведь мы вернули детям романтику первых пионерских лагерей 20-х годов. И мы с вами непременно напишем об этом, когда приедем в Москву. А всякие комиссии, - Сергей Михайлович пренебрежительно махнул рукой, - всякие комиссии были и будут. Но надо, чтобы в них входили умные люди.
- У нас сегодня были умные люди, - сказал я. - Просто нам в паруса дуют разные ветры...
Не знаю, какие выводы сделала комиссия в Москве, но для нас никаких последствий не было. Только приехавшая в лагерь директор интерната Валентина Ивановна сказала, что наши новации вгонят ее в гроб, и заранее пригласила нас на свои похороны.
Потом, в разные годы, к нам приезжали пионервожатые и начальники лагерей. Всем нравилось детское самоуправление, но многие говорили, что, к сожалению, в пионерских лагерях его организовать невозможно. Как невозможно ввести и наши законы: в лагерях собираются дети из разных школ, и за ними необходим плотный контроль. Я не жалел времени на беседы с гостями, потому что видел, что их по-настоящему интересует организация дела. Конечно, гостям многое было непонятно, например, как это дети работают без надзора воспитателей на колхозных полях.
- Так у нас бывают дни, когда в лагере нет воспитателей, они все в походах, - объяснял я. - Да и зачем они в поле? Всем распоряжаются отрядные производственные сектора. Иногда я выхожу на прополку, но не для надзора, а работаю в одной из бригад. И кроме того, ребята понимают, как загружены воспитатели, и думаю, появись они в поле, их немедленно отправили бы в лагерь с приказом отдыхать.
Начальников лагерей привлекала наша точность выполнения режимных моментов, а пионервожатых восхищало
"правило 12-ти секунд". Я предупреждал, что все это только составная часть детского самоуправления и отдельно работать не будет, но гости обещали непременно попробовать это новшество в своих лагерях. Уже зимой, при встречах на городских семинарах, вожатые говорили, что ничего с нашей точностью у них не получилось.
- Вы показали нам фокус, а секрета не раскрыли, - обиженно сказала молодая учительница.
Беседуя с гостями, я с огорчением убеждался, что они не знакомы с трудами А. С. Макаренко, а без этого все увиденное у нас действительно напоминало какой-то фокус. Соглашаясь, что психолого-педагогическое обоснование жизнедеятельности коллектива - вещь крайне нужная, гости не могли поддержать разговор о перспективных линиях его развития, о детерминантах активности личности или о соотношении потребностей с функционально-энергетическим потенциалом каждого индивида. Поэтому, выслушивая мои разглагольствования, гости вежливо переводили разговор на практические моменты, более всего интересуясь конкретными фактами, а не их обусловленностью. Мы рассказываем об отношении к деятельности, принимаемой детьми внешне, рационально или внутренне, а гостей интересует, каким образом это опредмечивается на практике - ну, скажем, при проведении отбоя. Для наших воспитателей отход детей ко сну давно уже не составляет проблемы, но они в свое время были вожатыми и хорошо помнят ежевечернюю нервотрепку с перебеганием из одной спальни в другую, с окриками и наказаниями не желающих утихомириться ребят. И помня об этом, воспитатели просят, чтобы я рассказал о нашем отбое поподробнее. А что тут рассказывать?
После вечерней линейки один из взрослых спускается к реке. Постепенно к реке подходят ребята. Отрядные санитары следят, чтобы все почистили зубы и неприменно помыли ноги.
- А если не помоют? - спрашивают вожатые.
- Но мы же не играем с детьми в прятки. Большинство привыкло к вечернему туалету, а за другими присмотрит санитар, командир отряда или соседи по палатке. Важно, что все понимают необходимость привести себя в порядок перед сном, и отловленный лентяй не спорит с товарищами. Ему нужен дополнительный стимул для выработки полезной привычки, вот такого неряху и подтолкнут к воде. Один раз проконтролируют, другой, или на утренней линейке посмеются - кому хочется нарываться на неприятности? Да, забыл сказать: на вечернем умывании желающие, предупредив взрослого, могут купаться. Правда, таких немного.
В 22 часа 22 минуты дается предупредительный сигнал. Взрослые тут же забираются в свои палатки или собираются возле меня в столовой. А дежурный командир громко оповещает:
- До отбоя остается 8 минут, 7 минут, 6, 5, 4...
Ровно в 22.30 звучит горн, и ко мне подходят командиры отрядов сообщить о количестве ребят в палатках.
Иногда мы беседуем с командирами о прошедшем дне или решаем какие-нибудь завтрашние дела, но чаще я говорю:
- Спасибо, можете отдыхать.
А по лагерю ходит ночной караул и предупреждает тех, кто громко разговаривает в палатках.
- Значит, после отбоя можно разговаривать?
- Конечно. Ну, пошепчутся ребята пять-шесть минут - какая беда? В пионерских лагерях, насколько я знаю, вожатые и по тридцать минут укладывают детей.
- Бывает и дольше, - признаются гости. - А скажите: случается, что кого-нибудь вовремя не окажется на месте?
