Евгений Федоровский - Свежий ветер океана (сборник)
В этом отношении небезынтересно вспомнить поучительный поход в 1871 году американского парохода «Полярис».
Хороший, крепкий пароход, построенный из дуба и обшитый железом, с быстрым ходом и прекрасной оснасткой, направлялся в высокие широты Ледовитого океана. На носу его стоял особый ледорез, разбивающий крепкие льды. Экипаж подобрался весьма разношерстный. Капитан Холл — американец, первый помощник Тисон — француз, второй помощник Беддингтон — ирландец, повар — англичанин, матросы и группа ученых — немцы. Кроме того, на пароходе были два эскимоса с женами и детьми.
При первых же испытаниях на пароходе началась вражда. Сначала взбунтовались ученые, которых «лягушатник» Тисон во время шторма заставил работать на насосах. Затем стали роптать матросы, прослышав о войне Германии с Францией.
«Полярис» тем временем вошел во льды, но скоро наступившая зима заставила его лечь в дрейф. От тоски и безделья люди стали ссориться еще больше. Порой ссоры заканчивались потасовками. Скоропостижно скончался Холл, и капитаном стал Тисон. Но его никто не хотел слушаться, кроме ирландца, англичанина и эскимосов. Все хотели вернуться домой, а Тисон готов был идти вперед к цели — Северному полюсу.
Во время подвижки льдов затрещал корпус судна. Люди стали выбрасываться на лед. И тут трещина отрезала их от парохода. «Полярис» вскоре исчез в тумане. Группа осталась на льдине…
Но и в этих условиях не прекратилась вражда. Люди словно забыли, что перед ними стоит страшный враг — природа холодных стран. Забыли, что прежде всего им нужно было обороняться именно от этого врага, который каждую минуту мог их поглотить, уничтожить. Обороняться они могли лишь единением, дружеством, взаимной поддержкой. А они оборонялись только друг от друга.
Больше шести месяцев, страшно бедствуя, голодая, болея, провели они на льдине, пока их не увидели китобои. Счастливый случай избавил от гибели и тех, кто остался на «Поляри-се»…
Трагически заканчивались экспедиции, где отсутствовала дружба, где людей не объединяла общая цель. Успеха добивались только те, кто сумел подняться выше мелких дрязг, кто ясно и четко осознавал свою роль в едином стремлении.
На той же «Ра» Тур Хейердал сознательно не хотел ничего искусственно ни организовывать, ни предвосхищать. Он стремился доказать, что именно обыкновенные люди могут и должны в самых сложных условиях действовать сплоченно и дружно. Он пошел еще дальше: решил собрать на «Ра» представителей разных рас и мировоззрений и продемонстрировать таким образом, что люди, живущие на земном шаре, если они зададутся общей, одинаково важной для всех целью, вполне могут договориться по любому вопросу.
«Здесь, — писал Ю. Сенкевич, — мы могли себе позволить роскошь оценивать друг друга прежде всего не „по одежде“, а по истинно значимым свойствам: по работоспособности, выносливости, по инициативности, смекалке и умению подчиняться… Тур не тянул нас на аркане в свою веру; он жил на борту „Ра“ так, как привык, — увлеченно, не пряча пристрастий, свято убежденный, что дело, которым он занят, самое необходимое и самое интересное. Он весь был как оперенная стрела, летящая в центр мишени… От него словно исходили токи научного подвижничества, и как же он радовался, замечая в нас все больший отклик!»
Описывая конец первого плавания, Юрий Александрович снова подчеркивал: «…я почувствовал, что меня задним числом берет оторопь: какие мы все на „Ра-1“ были разные! Сверхобщительный Жорж — и замкнутый Норман; конформный Сантьяго — и не умеющий приспосабливаться Карло; день и ночь, земля и небо, вода и камень, стихи и проза, лед и пламень сошлись на борту „Ра“!
Это было похоже на то, как альпинист, закончив траверс, оглядывается — и у него подгибаются колени: над какой жуткой пропастью он только что шел! Мы же могли вдрызг перецапаться, осточертеть друг другу, возненавидеть сотоварищей и самих себя! А мы гуляли по Барбадосу в обнимку, и нам совсем не хотелось расставаться — настолько не хотелось, что мы с трудом представляли себе, как теперь будем жить без нашего общего „Ра“…
Видимо, сумма психофизиологических свойств еще не исчерпывает сути человека.
Не арифметикой тут пахнет — алгеброй.
Слабый становится сильным, робкий — отважным, обидчивый — великодушным, если ими движет единая достойная цель».
Да, Тур считал, что «человечество в миниатюре», объединенное общей целью, способно выдержать все испытания, сплотиться и победить.
А как он приглашал Юрия Сенкевича? Обратился в Академию наук СССР с просьбой подобрать врача и выдвинул всего два условия: «Он должен владеть иностранным языком и обладать чувством юмора». Впоследствии об этой удивительной, с точки зрения «серьезных» людей, просьбе Хейердал рассказал следующее: «О медицинской квалификации я ничего не писал, так как и без того не сомневался, что Академия наук подберет первоклассного специалиста. Не говорил я и о том, что нужен человек крепкий, здоровый и смелый, — все эти качества тоже сами собой подразумевались. Вот почему я и ограничился просьбой подобрать человека, обладающего чувством юмора и говорящего на иностранном языке. Не все отдают себе отчет в том, что добрая шутка и смех — лучшее лекарство для души, лучший предохранительный клапан для людей, которым предстоит неделями вариться в одном котле, работая в трудных, подчас даже опасных условиях».
Да, юмор всегда, в любом коллективе занимает далеко не последнее место. Особенно он нужен там, где трудно. Арктика не любит хмурых, неулыбчивых людей. Таким трудно там жить, а еще труднее жить вместе с такими людьми. Конечно, не обязательно все должны быть остряками. Но суметь вовремя рассмеяться, уловить в самом безвыходном положении что-то комическое, не обижаться на шутку — это необходимо. Юмор — прекрасная «смазка» человеческих отношений.
А вот на «Заморе» мы почти совсем не шутили. Дима все время был на взводе. Я понимал — на него падала немалая ответственность. «Замора» была его детищем, он надеялся на помощников, но они оказались не такими, какими он хотел их видеть, это раздражало его. За все он стал хвататься сам, не успевал, забывал и оттого опять сердился, был резок, несправедлив, несдержан, хотя в душе, не сомневаюсь, и ругал потом себя.
В письме, присланном мне позднее, он пытался обосновать свою точку зрения.
«Тот, кто связывает свою судьбу с морем, должен очень глубоко, даже не разумом, а всем нутром познать логику и своеобразие морских обычаев. В уставе поморов степень подчиненности была сформулирована так: „В морском ходу и во время промысла всем рядовым товарищам слушаться одного кормщика и ни в чем воли у него не отнимать; а в потребном случае хотя и подавать ему совет, но учтиво и не спорно. Ежели же кто из них дерзнет кормщика избранить или ударить или не станет его слушаться, на такого прочие рядовые должны дать кормщику помощь к наказанию по морскому обыкновению; потому что без наказания иные впадут в бесстрастие, от чего беспромыслица и разбитие судов приключаются“. У меня сложилось мнение, что вызывали раздражение мои распоряжения, которые я предварительно не всегда согласовывал с вами, не давал разъяснений, почему так, а не по-другому. Чаще всего это происходило из-за сложности обстановки, резкой смены обстоятельств, недостатка, а зачастую и отсутствия времени. Кроме того, многие решения принимались интуитивно, твердой уверенности, обоснованности не хватало. Если бы нас связывала давняя дружба…»
