Георгий Ушаков - По нехоженной земле
Скоро мы добыли еще одного зайца и пять нерп… Но здесь охоту прервал налетевший с севера штормовой ветер».
И снова в дневнике: «Ветер, ветер», «Метель», «Ветер свистит и завывает». И еще раз: «Заготовить мяса во что бы то ни стало. От этого зависит будущий успех».
Немудрено, что иногда в погоне за добычей, особенно при виде медведя, шагавшего у нас на виду в своей золотистой шубе, мы теряли голову и осторожность. Так было 16 сентября:
«После обеда на северо-восточной стороне пролива заметили медведя. Мишка шел на северо-запад, уходя от нас. Запрягли 10 собак и пустились в погоню. Наш отряд увеличил еще десяток свободных собак. Быстро миновав остров и выехав в пролив, мы неожиданно попали на сильно размытый течениями лед. Думая, что это небольшой участок, мы сначала не обратили внимания. До медведя не так уж далеко. Не упускать же его из-за какого-то гнилого льда? Катай дальше! Но дальше стало совсем нехорошо.
Лед еле держался, весь был усеян дырами и напоминал тонкий ломтик швейцарского сыра. То одна, то другая собака проваливалась в промоину. Лед под тяжестью саней изгибался и трещал. На поверхность выступала вода. Но поворачивать теперь было уже поздно. По старому опыту мы с Журавлевым знали, что замедлять движение нельзя, а остановка на таком льду может кончиться катастрофой. Надо как можно быстрее гнать собак. Только бы не остановились! „Ну, родимые, вытягивай!“ Родимые тянули, а мы, готовые ко всему, стояли на санях, поближе к собакам, чтобы моментально обрезать постромки, если собаки провалятся, — а самим как можно дальше прыгнуть от подломившегося куска льда. Каким-то чудом мы миновали гиблое место, и на душе сразу стало легче.
Медведь, о котором мы уже начали забывать, бросился наутек. Свободные собаки заметили его, быстро настигли, выгнали на береговой обрыв и остановили. Они дружно взялись за дело. Поднявшись на берег, мы увидели, как медведь, защищаясь от наседавших преследователей, лежал на снегу и отбивался зубами. Зад его висел над обрывом, а на передних лапах он держался. В таком недостойном виде владыка льдов все же успел достать одну особенно ретивую собаку и распороть ей кожу на лапе. После выстрела зверь мертвым свалился с десяти метрового обрыва. За ним ринулись и собаки, разгоряченные охотничьим азартом. На счастье, внизу был рыхлый сугроб и поэтому их головокружительные прыжки оказались удачными.
Пока Журавлев свежевал добычу, я поднялся на возвышенность острова и километрах в трех к западу увидел второго медведя. Еще час погони — и новая добыча. Это был огромный старый самец. Он изрядно увеличил наши запасы мяса».
Хорошая погода не всегда означала хорошую охоту. Были дни, когда зверь исчезал. Особенно резко это было заметно при появлении на горизонте льдов. Повидимому, морской зверь отходил к кромке льдов, где он особенно любит держаться.
В отношении льдов наши пожелания были противоречивыми. Находясь под страхом быть смытыми с нашей косы штормом, мы мечтали о льдах, которые заполнили бы море и не давали бы разгуливаться волне. В то же время мы знали, что, если море покроется льдом, охоте на морского зверя придет конец. Наши желания раздвоились. Мы думали о настоящих морских льдах, но… с большими разводьями, чтобы и шторма не бояться и успешно охотиться.
Море покрывалось молодым льдом.
Суровая Арктика не пожелала считаться с нашими требованиями. Она как-то сразу покрыла все видимое пространство моря сплоченным льдом, сковала отдельные льдины в сплошной непроницаемый панцырь. Жизнь замерла. Птицы исчезли. Нерпы держались подо льдом. Морские зайцы, повидимому, откочевали к югу. Оставалась надежда только на бродяг-медведей, хотя и они обычно ищут открытую воду.
Но все это теперь не так уж было страшно для нас. В общем мы заготовили около 7 тонн корма для собак. Мясо сложили в тесовый склад, пристроенный к северной стороне домика. Запасов должно было хватить до наступления полярного дня. В будущее можно было смотреть спокойно.
Собачья упряжка
Из стаи собак, полученной с Дальнего Востока, одну упряжку мы уступили для полярной станции на Земле Франца-Иосифа, а 43 собаки привезли сюда, на острова Седова. Здесь мы и начали вплотную знакомиться с нашими четвероногими помощниками и устанавливать с ними отношения. Были выделены отдельные упряжки, и каждая из них получила хозяина. Первым требованием к собакам было абсолютное послушание и уважение к своему хозяину. За это они получали от него мясо и иногда ласку. Ласка хозяина, если не считать кормежки, единственная награда ездовой собаки за ее невероятно тяжелый труд и за многочисленные лишения. И собака любит ласку, тянется к ней и даже ревнует к хозяину своих товарок. Многие из собак, если представляется возможность, стараются перехватить ласку, получить ее первыми и, если нужно, даже подраться ради этого.
Вот, например, два прекрасных пса из моей упряжки — Варнак и Полюс. Первый — белый, с большими черными пятнами, с мощно развитой грудью и стройными, крепкими ногами. Он, повидимому, самый сильный пес во всей стае. Второй бел, как выпавший снег, сложен словно лебедь, с густой низкой шерстью, всегда настороженный, живой и проворный. Оба они быстро признали во мне хозяина, с первых же дней показали себя хорошими работниками и оба одинаково энергично добивались ласки. Они не обращали внимания даже на Журавлева, хотя последний нередко в мое отсутствие кормил их и еще чаще «школил», когда завязывались драки. Стоило показаться мне утром, как каждый из псов со всех ног бросался ко мне. Подоспевший первым чуть не сбивал с ног, становился на задние лапы, передние клал мне на плечи и старался лизнуть лицо. Когда это удавалось, пес был несказанно счастлив и в бешеных прыжках выявлял свой восторг. Нередко по дороге Варнак и Полюс сталкивались, точно летящие мячи, и тут же начиналась драка. Тогда я спешил разнять ревнивцев. Ласкать нужно было обоих сразу. В этом случае они быстро успокаивались и мирно ложились рядом. Стоило же только отдать предпочтение одному, как у второго, словно от электрической искры, торчком становилась шерсть, поднималась дрожащая верхняя губа, оскаливались клыки и раздавалось грозное рычание. Опоздай ласково потрепать его, и он вихрем бросится на своего соперника.
Варнак был одной из лучших собак в нашей стае.
Если собаки сидели на цепи, нужно было всех их обойти — одной почесать за ухом, другую погладить, третьей потрепать загривок — и каждой сказать несколько слов. Пока эта церемония не заканчивалась, нечего было ждать и успокоения. Не получившие своей доли внимания от хозяина лаяли, визжали, рвались на цепях и огрызались на соседей.
