Реквием. Галлюцинация - Антонио Табукки
Мариязинья подошел с ослепительной улыбкой, пудра на его лице понемногу начала скатываться в комочки от жары и пота, но он не терял игривого выражения лица. Итак, caballeros, сказал он, сейчас я вам расскажу сегодняшнее меню, оно поэтическое, ибо nouvelle cuisine[24] требует поэзии, для начала суп «Любовь до потери пульса» и салат «Ферна́н Ме́ндеш Пи́нту»[25], что скажете? Названия колоритные, заметил я, вас не затруднит объяснить получше? Так и быть, сказал Мариязинья, «Любовь до потери пульса» – это суп из кинзы, с большим количеством кинзы и птичьих потрохов, салат «Фернан Мендеш Пинту» – экзотическая штучка, авокадо, раки и пророщенная соя. Am I also to blame for the nouvelle cuisine? – сказал мой Сотрапезник, I’m not responsible for those horrible names[26]. Действительно, nouvelle cuisine – это отдельно взятый ужас, вы правы. Ваш друг разговаривает только по-английски? – спросил Мариязинья, господи, какая зануда. Что у вас дальше? – спросил я, что после супа? Итак, сказал Мариязинья, дайте подумать, есть «трагико-морской окунь», «интерсекционистская камбала», «угри по-дельфиньи» из лагуны Гафейра и треска по рецепту «издевательство и клевета». Мой Сотрапезник вскинул бровь и прошептал мне: ask him how the sole is cooked[27]. Я спросил, и Мариязинья принял вдохновенный вид. Она фарширована ветчиной, сказал он, поэтому она интерсекционистская, ни рыба ни мясо. Мой Сотрапезник иронически улыбнулся и согласно кивнул. А как приготовлены «угри по-дельфиньи»? – спросил я. В собственном соку, ответил Мариязинья, это наше фирменное блюдо. А как делается сок, можно спросить? Запросто, сказал Мариязинья, представляете рыбный суп, да? тогда вы поймете, что их сок – это сок, полученный методом варки угрей с добавлением жира угрей, соли и уксуса, это основа, ею поливают угрей на сковородке и доводят до кипения, практически так же готовят угрей и в Муртозе, но только у нас поэтичнее и тоньше, поэтому мы их называем «угри по-дельфиньи». Но лагуны Гафейра не существует, сказал я, это вымышленное, литературное место. Представьте, как меня это волнует, сказал Мариязинья, в Португалии полно лагун, рано или поздно сыщется и Гафейра. Тогда мне угрей, но только полпорции, для пробы, чтобы составить представление.
Мариязинья ушел, и мой Сотрапезник наполнил бокалы. Это невероятное место, сказал он. Простите, я перейду к другой теме, сказал я, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о своем детстве, ваше детство меня очень интересует. Мое детство? – воскликнул он, я ни с кем не говорил о своем детстве, и за ужином мы о нем говорить не будем. Я вас очень прошу, повторил я, расскажите мне о своем детстве, это самая загадочная часть вашей жизни, мы встречаемся сегодня в первый и последний раз, я не хотел бы упустить такую возможность. Поверьте мне, сказал мой Сотрапезник, у меня было счастливое детство, правда, отец рано умер, но я и глазом не успел моргнуть, как появился другой отец, человек добрый и молчаливый, он не был отцом, он был символом, а с символами жизнь просто сказка. А как сложилось с матерью? – спросил я, вы к ней были сильно привязаны, некоторые критики даже говорят об эдиповом комплексе. Да что вы, сказал мой Сотрапезник, с матерью у меня были солнечные отношения, мама была женщиной простой, она представления не имела, что такое фикция и притворство, поверите ли? я постарался, чтобы все думали, будто у меня загадочное детство, потому что вычеркнул его из своих текстов, но это все истории, чтобы сбить с толку критиков, порой они невыносимо бестактные, поэтому я с самого начала решил посмеяться над ними. Вы лжец, сказал я, вы наглый лжец, может, вы и обманули своих критиков, но, если пытаетесь обмануть и меня, значит, вы не соблюдаете правила игры. Думайте себе на здоровье, что я нечестен, в том смысле, в каком этот термин понимаете вы, моими чувствами управляет подлинный вымысел, а вашу форму честности я считаю убожеством, высшая истина в вымысле, я в этом был всегда убежден. Вы преувеличиваете, сказал я, вы сейчас лжете вдвойне, так не пойдет. Пойдет, еще как, прыснул в кулак мой Сотрапезник, что действительно важно – это чувствовать. Вот именно, сказал я, я глубоко убежден, что вы все чувствовали, более того, я всегда был убежден, что вы чувствовали то, что обычным людям не дано почувствовать, я всегда верил в ваши оккультные знания, вы волшебник, поэтому я здесь и нахожусь, прожив день, который я прожил. И вы довольны своим прожитым днем? – спросил он. Трудно объяснить, ответил я, сейчас мне легче и спокойней. Вы в этом нуждались, сказал он. Я вам премного благодарен, ответил я.
Мариязинья прибыл с первыми блюдами. В конечном счете это были всего лишь два обычных супа с кинзой, совершенно традиционные, nouvelle cuisine ничего ни убавила, ни прибавила, разве что придумала новое имя. Мой Сотрапезник согласно кивнул и сказал: ни за что бы не подумал, что в Алькантаре так вкусно можно поесть, в мои годы тут не было ресторанов, только дешевые кабаки, где подавали вареную рыбу, в основном треску. Что вы хотите, это – Европа, Европа и ее эффекты. При моей жизни Европа казалась мне далекой, сказал мой Сотрапезник, она была как сон. Она вам часто снилась? – спросил я. Нет, не очень, ответил он, моему другу Марио – да, какие сны он видел и как был разочарован, а я, как вы знаете, ходил на вокзал Росиу встречать поезда, прибывавшие из Парижа, в ту пору поезда из Парижа прибывали на Росиу, мне нравилось читать о путешествии на лицах пассажиров. Еще бы, вам всегда нравилось подменять себя другими. А вам разве нет? – заметил мой Сотрапезник. Да, ответил я, мне тоже, думаю, вы правы.
Последовало основное блюдо, и мы принялись за еду. Я вопросительно посмотрел на своего Сотрапезника, ответившего мне невыразительным взглядом. Ну и как вам «интерсекционистская камбала»? – спросил я. Он покачал головой. Это то, что вы говорили о футуризме, ответил он, возможно, его вульгарная côté. А с виду кажется ничего, сказал я. Восхитительная, сказал он, и в силу этого слегка вульгарная.
Мы продолжили нашу трапезу молча. В зале раздалась негромкая музыка, фортепианная, возможно,
