Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
― Есть французские повара в России; почему они не предложили ненайденную пока приправу?
Потому что наши фатально заблуждаются относительно русских поваров, будто те обладают очень развитым дегустаторским чутьем, дающим им преимущество. Повар, обладающий таким преимуществом, заставляет вас есть, что сам любит, а не то, что любите вы. Или, если вы весьма настойчиво требуете блюдо по своему, а не по его вкусу, то с той кровожадностью против хозяев, какую развивает у челяди служение, он сам себе говорит:
― А, ты любишь это вот блюдо, ты? Ладно, сейчас я заставлю тебя есть, твое любимое блюдо!
И если это острый соус ― льет слишком много уксуса, если пряности ― кладет побольше чесноку, если белый соус ― чересчур сыплет муки, если плов ― дает слишком много шафрана. В результате вы больше не едите любимые блюда, не находя их вкусными, и когда в каком-нибудь гастрономическом собрании говорите о них, то говорите:
― Прежде я любил это самое блюдо, но больше не люблю; вы знаете, что вкусы меняются каждые семь лет.
Значит, французские повара, не любящие стерлядь, не предаются труду составить соус для нелюбимой рыбы. Все проще простого: это идет не от кухни ― от философии. Но послушайте, что я сейчас скажу вам, путешествующие вниз или вверх по Волге, будь вы хоть учениками мессье д’Эгрефейя[273], Гримо де Ла Реньера или Брийан-Саварена: рядом со стерлядью, аристократической и слишком уж превознесенной рыбой, находится судак ― заурядная, вульгарная, демократическая, чересчур пренебрегаемся рыба. Судак, который по вкусу стоит между щукой и мерланом[274], судак, для которого окончательно подобран соус; судак, приготовленный в пряном отваре, и вкушаемый с растительным маслом и уксусом, с ремоладом по-татарски или с байонезом, он всегда хорош, всегда духовит, с каким бы соусом его ни ели, и стоит две копейки за фунт, тогда как даже на Волге фунт стерляди стоит рубль.
Правда, Калино, который не был напичкан стерлядью в Университете, в своем качестве русского человека и, благодаря национальному сознанию, предпочитал стерлядь. Но поскольку нас было двое против одного, а все вопросы решались большинством голосов, то мы притесняли Калино, принуждая его питаться судаком. Он поел его столько и так хорошо, что стал приверженцем нашего мнения и отдал предпочтение судаку перед стерлядью.
Пардон за это отступление. Мы возвращаемся на почтовую станцию; ничто не заставляло нас так помышлять о добром обеде, как пустой стол. Мы проспали два часа в наших шубах-венгерках, отороченных каракулем; я, в качестве старшего по возрасту, ― на двух скамьях, остальные ― на полу.
На рассвете мы приняли чашку чая, и я увидел мессье, которые сверх чая выпивали стаканчик водки, мерзкой отвратительной воды жизни из зерна, к которой я никогда не мог привыкнуть; затем мы отправились в дрогу.
Исключая рассеянные тут и там войлочные палатки, исключая киргизских всадников, едущих от одного кочевья к другому и привязанных к своим длинным пикам, мы пересекали настоящую пустыню, плоскую и бескрайнюю, океан вереска, что по весне должен был обратиться в один из самых веселых зеленых ковров, но теперь, одноцветный, он покрывал всю степь однообразной скатертью пыльно-серого цвета, временами с рыжими мраморными пятнами.
Я надеялся встретить какую-нибудь дичь, но мой охотничий глаз напрасно истощал свои силы, насквозь просматривая заброшенные просторы и не находя ничего другого, кроме нескольких кочующих жаворонков и серой птицы типа наших лесных жаворонков, которая, взлетая, издает два-три пронзительных крика и перелетает, чтобы отдохнуть, на сотню шагов дальше от того места, где ее вспугнули.
К полудню оставили справа озеро, названия которого не знаю. Показалось, что увидел на нем серые и белые точки, которые могли быть дикими гусями или чайками. Но до них было более трех верст, и я нашел, что не стоило утруждаться ради ружейного выстрела, наверняка бесполезного. И вот мы с пылом продолжали путь, потому что впереди оставалось не более двух станций. В самом деле, к трем часам увидели перед собой на горизонте будто бы огромное серебряное зеркало ― озеро Эльтон, первую цель поездки. Часом позже остановились на северном его берегу, у административной конторы соляных разработок. Вокруг конторы располагалось несколько деревянных домов, казарма и конюшни казачьего поста. Повсюду царило большое оживление, и мы справились, чем оно вызвано. Мы и вправду ставили на удачу. Гетман астраханских казаков, друг генерала Лана, генерал Беклемишев находился в служебном турне и только накануне прибыл на озеро Эльтон.
Прежде чем подступиться вплотную к ним с описанием, скажем общее слово о соляных озерах, которые принадлежат к богатствам Южной России. Те из них, где мы тогда побывали, примечательны своим расположением в трех-четырех сотнях верст от Каспийского моря. Значит, в отличие от озер в окрестностях Астрахани и между Волгой и Тереком, к ним не подходит довод, что якобы море при отступлении оставило в низинах лужи соленой воды. Россия насчитывает 135 таких озер, 97 из которых еще не тронуты или почти не тронуты разработками. Откуда в Эльтоне и соседних с ним озерах берется добываемая соль? Соляные запасы, уложенные природой в несколько слоев, несомненно, образуют часть земной коры. Малороссия имеет в избытке соляные шахты, и в Тифлисе в базарные дни на людных площадях эта соль продается блоками, по форме и весу они, как наши камни обычного размера. Продукция озер, эксплуатируемых в Астраханской губернии, составляет примерно 200 миллионов килограмм в год. Эксплуатируемые вдоль Терека и на правом берегу Волги 20 озер, в свою очередь, дают ежегодно в среднем 14-15 миллионов килограмм соли. Мы видели многие из них совершенно осушенными; полюбопытствовали также их пересечь, как евреи ― Красное море, не замочив ног; ни в одно из них не впадали ни река, ни ручей, и не было сообщения с каким-либо подземным источником. Эти озера, сухие в осень и зиму, наливаются водой или весной, когда тают снега, или летом, во время проливных дождей. Тут же растворяется какое-то количество грязной донной соли и соли в слоях, на которых покоится масса воды; наступает большая жара, и вода испаряется в том же объеме, в каком появилась, оставляя широкие пласты кристаллизующейся соли сверкающей белизны, так что рабочие не имеют заботы более, чем брать ее на лопату и бросать в телеги. Но нет больше такого озера, как Эльтон, которое имеет 18 лье в окружности и никогда не иссякает.
Вместо того, чтобы остановиться в конторе, хотя она не отель, или в одном из деревянных домов, принадлежность которых, во всяком случае, непонятна, мы извлекли палатку из нашей телеги и поставили на берегу озера, увенчав ее небольшим трехцветным флагом, сделанным для нас дамами Саратова. Когда я организовывал обед из остатков наших продуктов и из того, что удалось добыть на берегу Эльтона, послышался топот многих коней; они остановились у палатки, и я увидел перед собой русского офицера в простой и строгой казачьей форме.
