В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев
На обратном пути, читая надписи на домах, мимо которых мы проходим, вижу, что чуть ли не половина их — «цветники», т. е. попросту публичные дома. От Чжоу узнаю, что эта особенность Цзинаньфу даже вошла в поговорку: изменив строку из старых стихов «Озеро Даминху», гласящую:
Весь город в осенней воде,
Половина города — озеро.
Составили поговорку:
С четырех сторон цветы лотоса,
С трех сторон ивы,[31]
Весь город наполнен проститутками,
Половина города — чиновники.
Видимо, этот парафраз отражает реальное положение вещей. В сегодняшней газете целая статья посвящена приезду в Цзинаньфу какой-то красавицы-гетеры. Характерно, что в рекламном перечне ее достоинств на первом месте стоит поэтический талант, красивое написание иероглифов, остроумие и т. д. Приводятся даже образцы ее стихов, очень грамотных и просто хороших. Всем этим китайская гетера выгодно отличается от европейской проститутки. Она служит скорее потребности утонченно развлечься: пишет стихи, играет на цитре, поет, играет в шахматы, а главное, умеет поддерживать и одушевлять тренированным разговором гостей, приходящих к ней в основном именно за этим. Она пользуется уважением, если не общества, то своего гостя. Если не захочет оставить его у себя, то принудить ее нельзя. Это игра в любовь с соблюдением правил приличия, оставляющая гетере какое-то право (хотя бы внешнее) на чувство достоинства, обидчивость. В Пекине мне рассказывали о страшном скандале, который был вызван неумением европейцев, привыкших к грубо-примитивному обращению с проститутками, подойти к такой гетере.
Таким образом, развиваясь умственно, хотя и односторонне, эти жертвы общественного порока являются весьма сильным контрастом обезличенной, связанной бесконечными условностями «чинного поведения», загнанной, неграмотной женщине и представляют собой весьма закономерную обратную сторону конфуцианского «домостроя». Характерно, что в противоположность этим массам неграмотных женщин, которым не полагается выходить и быть известными за порогами патриархальной сатрапии, и потому не имеющих никаких настоящих прозваний (их в простых семьях называют просто по счету: Чжан Первая или просто Первая, Вторая и т. д.), гетеры всегда имели свое особое, обычно весьма причудливое имя вроде «Барышня Изумрудная Тучка», «Маленькая Яшма», «Орхидея», «Радостный Феникс» и т. п., чем как бы приравнивались к поэтессам и актрисам, тоже имеющим подобные имена.
Но все это относится, конечно, только к гетере высшего разряда, доступной только богатым. Имеются и другие категории, уже ничем не прикрашенные и не замаскированные, такой же проституции, как и везде. Никакого преследования нет. Войны, голод приводят прежде всего к продаже девочек (новорожденных топят). «Слишком много ртов» — страшная формула.
Глава III
ПО ШАНЬДУНУ НА ТЕЛЕГАХ, ТАЧКАХ И ПЕШКОМ
14 июня. Снова трогаемся в тревожный путь. На этот раз догадались купить подстилку и потому нам в телеге покойно, даже приятно! Ко всему привыкаешь, чорт возьми!
Доезжаем до деревушки Янцзятай. Вылезаем, моемся (что вошло у нас в обычай) и идем гулять по деревне. Заходим в маленький храм. Вокруг нас, конечно, сразу же образуется толпа. Начинаю разговаривать, отвечают. Сначала туго, потом все свободнее и охотнее. Рассказывают, какая фигура кого изображает. Нашлись знающие знаки. Наш кучер, к моему удивлению, читает вывеску храма. Спрашиваю его о значении. «Где нам это понять? Нам не объясняли!» — говорит простодушно. Только в Китае и можно видеть это нелепое явление, когда человек читает, т. е. произносит вслух фонетические эквиваленты иероглифов, буквально ничего не понимая ни в порознь взятых идеограммах, ни в их сложении, образующем смысл надписи. А основой первоначального преподавания является усвоение памятью текста, совершенно непонятного малолетнему ученику, т. е. именно такое «чтение» и неистовое попугайное зубрение. Нужно думать, что всей этой нелепости скоро наступит конец.
Около нас шныряют ребятишки. Забавно торчат у них «рожки», связанные пучками волосы на пробритых головенках. Заигрываю с ними, «пугаю». Сначала шарахаются, потом, быстро сообразив, смеются, прячутся. Старуха умиленно смотрит, спрашивает: «Любишь, небось, детей?» После всех рассказов и россказней о лютой ненависти к европейцам это радушие, простое и искреннее, неизменно трогает и восхищает меня.
Удивительно приветливый, любезный народ!
Выехали в горы. Горы не лысые, как раньше, а покрытые щебнем. Дорога ужасна, расколотить себе голову в телеге — легчайшее дело.
То и дело встречаются памятники, масса их. Все поздние, нынешней династии. Читая надписи на них, невольно изумляешься той щедрости, с которой они сооружаются по самым неожиданным поводам. Так, надпись на одном камне подробно рассказывает о том, как некий чиновник, «возымев жадное сердце», незаконно обложил налогом владельца угольной шахты, а начальник уезда, «ясное небо», соизволил разобрать дело и запретить самовольные налогообложения, «что ко всеобщему ведению и исполнению вырезается на камне, дабы сохранилось во веки веков».
Слепщик Цзун, прочтя эту надпись, находит повод для очередного исторического анекдота, коими он буквально начинен. История такова. При Сунской династии жил некий придворный актер Ли Цзя-мин. Как-то раз государь, у которого он был на службе, прогуливался в парке, зашел в беседку, посмотрел на горы Чжуншань и сказал: «С гор Чжуншань идет сила дождя». Ли Цзя-мин ответил ему в тон: «Дождь, хотя и подходит, в город войти не посмеет». Государь не понял и с удивлением спросил: «Что это значит?» Актер сказал: «Он боится тяжелых пошлин вашего величества». Величество было пристыжено, усрамилось и велело наполовину скинуть налоги.
Удивительный тип этот Цзун: вечно весел, доволен, разговорчив. Речь его, богатая всякими народными словечками и поговорками, чрезвычайно образна.
Подъезжаем к горе Сяотаншань и поднимаемся наверх, дабы узреть первый, по регламенту археологической миссии Шаванна, памятник — могилу одного из двадцати четырех образцов сыновней почтительности — ханьского Го Цзю-и.
Эта добродетель — сяо (почитание старших) — лежит в основе всей конфуцианской морали, определяя как семейный уклад, так и общественный (ибо сыновняя почтительность простирается и на почитание отца большой семьи — государя). Она — фундамент целой пирамиды моральных отношений, созданной учением Конфуция. Эту пирамиду составляют пять постоянных отношений, чтимых конфуцианцами как пять заповедей: отец — сын, государь — подданные, старший брат — младший брат, муж — жена, друзья между собой. Сын почтителен, отец любвеобилен; государь справедлив,, подданный предан; старший брат относится к младшему, как к сыну, младший к старшему как к отцу; муж относится к жене, как к слабому, жена верна; дружба основывается
