Андрей Убогий - В стране радости
Но оставим идеологию. Поговорим лучше о самом массовом виде искусства — кино. Здесь Индии тоже найдётся, чем нас удивить. Ближе к вечеру, когда остывает и зной, и суета дневной жизни, улицы индийских городов превращаются в площадки для кинопросмотров. Перед любым из кафе, где есть телевизор — а он есть везде, — собираются толпы людей, привлечённые очередным болливудским шедевром. (Для тех, кто, быть может, не знает: Болливуд — крупнейшая кинофабрика в мире, которая по количеству выпускаемых фильмов заткнула за пояс даже американский Голливуд.) Смотрят боевики или мелодрамы; и смотрят буквально с открытыми ртами, с таким вниманием, самозабвением и сочувствием к происходящему на экране, с каким могут смотреть кино только дети.
Нам-то с вами — взрослым, воспитанным всё-таки на классическом реализме, — смотреть эти фильмы почти невозможно. Это яркая и слащавая смесь танцев, выстрелов, музыки, драк, жеманных объятий и поцелуев, пронзительных взглядов — в общем, то, что мы привыкли считать дурным вкусом и китчем. А для индусов никакой это не китч — это сказка. И как «Махаб-харата» и «Рамаяна» — книги, составляющие Священное Писание, Библию Индии — представляют собой бесконечную вязь из волшебных историй, так и те фильмы, что в изобилии создаёт Болливуд, есть одна бесконечная сказка, есть то, что так сладко баюкает, тешит и радует душу индуса. Каждая из показанных на экране историй имеет хороший конец, добро всегда привлекательно, зло безобразно, после каждой из киноисторий просветлённые лица зрителей полны благодарного и счастливого изнеможения — в общем, влиянье искусства на массы здесь именно то, о каком можно только мечтать.
Но для того, чтобы так внимать киносказкам, чтобы с такой благодарностью пить этот сладкий сироп — надо, прежде всего, сохранить в душе изначально-наивное, детское отношение к миру. Надо быть чистым, доверчивым, добрым — как в детстве. Мы-то с вами уже постарели, мы больше не верим ни в добрую фею, ни в Деда Мороза — не верим, сказать откровенно, почти ни во что.
А вот индусы — они ещё верят. Они сохранили ту детскую силу наивности, которая и позволяет выдерживать всю неприглядную грубость реальности, позволяет им жить посреди нищеты, шума, мусора, смерти — жить так, словно этого падшего смертного мира вовсе и не существует…
Сегодня — подарок
О чём написать напоследок? Пожалуй, о радости. Её не хватает нам больше всего — и она же нужна, словно воздух. Без радости наша душа задыхается, сохнет, черствеет; безрадостный человек и безрадостное существование есть какая-то роковая беда и ошибка — недаром и христианство считает уныние смертным грехом.
Радость, можно сказать, это цель и критерий истинного существования. Двигаясь в направлении радости, мы всегда будем знать, что не сбились с пути. И, напротив, как ни умён может быть человек, какие высокие истины он нам ни излагай, и какие высокие принципы ни проповедуй — но если в его глазах вместо радости мы видим только скорбь и тоску, то едва ли такой вот носитель уныния пододвинет нас к истинной жизни.
Так вот Индия — это великая фабрика радости. Где ещё вы найдёте такое количество радостных, светлых — да ещё и охотно делящихся с вами радостью — лиц? Где ещё, несмотря на всю бедность и скученность жизни, на весь этот мусор и чад — так отчётливо, сильно звучит нота радости жизни?
И пусть не смущает нас то, что радости — то есть, по сути, движению к Богу — нас может учить страна вовсе не христианская. Бог создал всё — в том числе и индусов, и Индию — и Ему лучше знать, для чего Он так сделал. Пути Его, как известно, неисповедимы, и «много горниц в доме Отца…»
А ведь радость, она как любовь: неожиданна и необъяснима. Её ни купить, ни продать, ни добиться каким-либо внешним усилием: она или есть — или нет, и её появление (как и её угасание) есть великая тайна, которую может постичь уж никак не рассудок — одно только сердце.
Бывало, ко мне, молодому, подскочит цыганка (пришелица из Индии!), ухватит за руку и начнёт бормотать те слова, от которых так сладко заноет душа… Помните, как гадают цыганки? «Всё тебе расскажу, сокол мой: и что было, и что ещё будет, и куда путь-дорога лежит, и на чём успокоится сердце…» Это вот самое — «успокоится сердце» — было важнее всего; но гаданье, насколько я помню, до самого главного пункта никогда почему-то не доходило.
Я и поехал-то в Индию, может, затем, чтоб дослушать цыганскую речь — причём на их, цыган, исторической родине — чтоб разведать, узнать, допытаться: а на чём, в самом деле, могло б успокоиться сердце?
За этим же самым, я думаю, в Индию едет и молодая Европа. Отрадно и радостно видеть, что тысячи немцев, французов, испанцев и русских едут в грязную, шумную, нищую эту страну, едут навстречу инфекциям и неудобствам, едут туда, где всё или плавится от невыносимой жары, или закрыто сплошною завесой тропических ливней. Молодёжь ищет рая, мечтает душою почувствовать то состояние детской безгрешности и незапятнанной радости жизни, которое нами почти совершенно утеряно — но зато обретается и сохраняется в Индии.
Живя в Индии, ощущаешь себя, как у нас после бани: чистым внутри и снаружи, спокойным, смягчённым и полным доброжелания к людям и к миру. Чувствуешь, как из души выметается всяческий сор, а то место, которое освободилось — заполняется чистою радостью жизни. Эта радость, она происходит как будто ни от чего: она просто есть, просто дышит в тебе — а ты просто живёшь, сознавая (или не сознавая), что тихая и беспричинная радость и есть воздух сердца, есть то, без чего оно будет всегда беспокойным, больным и несчастным.
Так будем же радостны — благо, у нас есть индийский пример. Будем жить так, как написано на одном из плакатов, который увидел я в Дели: «Вчера — история, завтра — тайна, сегодня — подарок!» Будем жить нынешним — неповторимым и радостным! — днём, ибо только лишь жизнь в настоящем и есть настоящая жизнь.
