Антонио Арлетти - ТРАМПЕАДОР
Но мы не хотели терять даром время на новые знакомства, тем более что до места впадения КольонКуры в реку Лимай, по моим расчетам, оставалось совсем немного, а там уж встречи с людьми не избежать. Поэтому на следующее утро мы решили сниматься и плыть безостановочно, пока наше каноэ не вынесет в реку Лимай.
Ближе к полудню мы погрузили палатку и все грузы в каноэ. На берегу осталась лишь наша походная кухня. Мы приступили к обеду, как вдруг из-за высотки показался на коне гаучо. Минуту спустя рядом с нами присел красивый стройный креол с большими черными усами. Креолами здесь называют потомков первых испанских колонизаторов, прибывших сюда с семьями или взявших в жены индианок.
Это сыновья и внуки пионеров Пампы, Патагонии и севера страны. Именем «креол» гордятся все, начиная от президента республики и кончая нищим пеоном. Это своего рода антитеза имени гринго, иначе говоря, чужестранца или эмигранта последних лет. Обычно уже в самом этом слове заключены презрение и насмешка. Я тоже был гринго, но достаточно хорошо знал местные обычаи, чтобы понять, что этот креол еще не обедал и не откажется поесть вместе с нами, если мы его пригласим.
В самом деле, слезая с коня, он поздоровался с нами, произнеся: «Добрый день!» После полудня такое приветствие означает, что путник еще не обедал. Если бы гаучо сказал: «Добрый вечер»,— подразумевалось бы, что он уже поел или предпочитает пообедать в одиночестве. Тогда нам не следовало бы особенно настойчиво приглашать его разделить с нами нашу трапезу.
Незнакомец без особых церемоний принял наше приглашение и сел как можно ближе к огню. Он не скрывал, что проголодался и сильно замерз. Я протянул ему чашку бульона, а Франческо взялся приготовить мате. Хотя это не входило в наш рацион, мы прихватили с собой немного йербы мате, иначе толченых листьев, из которых готовят любимый напиток жителей Южной Америки. Мы взяли их в предвидении подобных встреч. Теперь нам представилась возможность встретить гаучо по традиционным обычаям гостеприимства. Я колдовал над кастрюлей и не мог составить им компанию. Надо признаться, я нарочно затянул приготовления к обеду. Как ни старались многие креолы, с которыми я свел дружбу, им не удалось привить мне любовь к этому напитку. Я понимал, что для людей, потребляющих в большом количестве мясо, этот напиток очень полезен, и самый обычай мне очень нравился, но ничего не мог с собой поделать.
Местным жителям очень не по душе, что некоторые не ценят всей красоты этого ритуала, и многие вообще не понимают, как можно обходиться без мате.
Аргентинцы щедро раздают награды и звания иностранцам, которые этого заслуживают, но вряд ли они присвоят почетное гражданство человеку, который не любит мате. Этот традиционный напиток, заменяющий одновременно аперитив и столовое вино, по-моему, предусмотрен конституцией. Словом «мате» называют не только напиток, но и сосуд, в котором этот напиток хранится,— маленькую фляжку с узким горлышком величиной с чашечку. Иногда эта фляжка бывает из золота или серебра, но чаще всего мате хранят в обычных банках из-под сгущенного молока.
В банку насыпают немного измельченных листьев мате и затем наполняют ее доверху теплой водой.
Воду подогревают в отдельной банке, причем ей не дают закипеть. Потом ее медленно, по капле выливают в сосуд с мате. После этого вы берете la bombil1а, иначе говоря, длинную и тонкую металлическую трубочку с фильтром, погружаете ее в напиток и начинаете неторопливо его посасывать. Если рот остается сухим, то, прежде чем посылать к черту местные обычаи, надо проверить, не засорился ли фильтр. Но коль скоро рот обожжет горячая жидкость, отдаленно напоминающая по вкусу бульон из сухих каштанов, вы можете найти утешение в мысли, что вам осталось не больше четырех-пяти глотков.
Тот, кто заливал сосуд водой, пьет мате первым, а затем передает фляжку соседу. И так она идет по кругу. Само собой разумеется, что и хозяева, и друзья, и нежданные гости тянут мате одной и той же трубкой — бомбиллой.
Когда в освещенных солнцем долинах и на открытых ветрам плоскогорьях гаучо или пеоны, усевшись у огня, тянут мате, кажется, будто присутствуешь на торжественной церемонии, своеобразном совете старейшин. Неторопливыми, плавными движениями они словно отмеряют время.
Это горький, мужской мате, который делает мужчину еще более сильным. Его не следует путать со сладким, женским мате. Сладкий мате обычно приготовляют на ранчо, добавляя в сосуд немного сахару.
Такой мате нравится женщинам.
Еще более приятным и сладким для гостя будет мате, который с манящей улыбкой подадут вам нежные руки девушки.
Тогда мате заводит с вами немую беседу; как руки и глаза, он тоже умеет говорить то нежно, то зло. А распознать его слова вам поможет небо: очень горячий — о мое сердце! Теплый — ты мне безразличен! Холодный — я тебя презираю!
Бесконечная гамма температур таит в себе самые причудливые и неожиданные слова. При некотором опыте нетрудно различить мате «осторожно, мать идет» от мате «я больше не люблю тебя». Очень скоро вы поймете и разницу между мате «этим вечером на том же самом месте» и мате «муж что-то подозревает».
Ооо, это дьявольский мате!
Наш гость с невозмутимым видом потягивал горький мате и вел с Франческо неторопливую беседу.
Они говорили о погоде, реке, о лошади гаучо, его единственном богатстве. Ни один из них не задавал вопросов.
Желание узнать побольше было взаимным, но каждый строго-настрого придерживался неписаного правила кочевников и скотоводов: «Никогда не спрашивай первым».
Когда гость ускакал, мы знали о нем ровно столько же, сколько он о нас. Если бы в пустыне встретились два итальянца, то после града вопросов и ответов они обнаружили бы, что являются родственниками в шестом поколении, и рассказали бы друг другу самые интересные подробности своей семейной жизни. Обсуждая нежданный визит, Франческо заметил, что наш гость мог быть и беглецом, которого разыскивают жандармы, и обыкновенным пастухом.
Во всяком случае, нас это не касалось. Гаучо, обманутый, должно быть, долгим переходом по пустыне, неверно назвал нам примерное расстояние до реки Лимая. Он сказал, что мы доберемся до этой реки к полудню следующего дня. Верно, он привык передвигаться на лошади и плохо представлял себе скорость каноэ. Так или иначе, но уже на закате наш «Спагетто I» бросил якорь у самого устья Кольон-Куры. С высокой песчаной дюны, у подножия которой мы расположились на ночлег, мы долго любовались открывшейся перед нами панорамой. Тихо, почти бесшумно, воды Кольон-Куры сливались с прозрачными водами реки Лимая.
