Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
В ночь на 8 апреля «Камчатка» пересекла Северный тропик, а 29-го, после полудня, увидели камчатский берег.
Мыс Безымянный один более или менее ясно выделялся из тумана, закрывавшего от взоров мореплавателей берег родной земли.
— Вот она опять, матушка Расея! - заговорил Шкаев, глядя на этот мыс, остро вдающийся в бледный океан.
Около Шкаева собрались бывшие диановцы — Тишка, его извечный «враг» Скородумов, Савельев. Подошел сменившийся с вахты Филатов. Для всех них это были уже знакомые места. Старых диановцев окружили новички, никогда не бывавшие здесь.
Тишка рассказал о том, как он объехал с Василием Михайловичем всю Камчатку на собаках.
— Тут, братцы, собака — первое дело, — говорил он, — как у нас, скажем, лошадь. А лошадей на всю Камчатку голов с пяток, более не найдется. Петр Иванович Рикорд страсть как просил нас с барином привезти ему дрожки лошадиные из Петербурга. Никак, говорит, невозможно свою барыню на собаках катать, дюже пугается.
— Это он тебе говорил? — с усмешкой спросил Скородумов.
— А хоть бы и мне! — отвечал Тишка.
Головнин, заложив руки за спину, молча ходил взад и вперед по палубе. Его разбирало нетерпение: стояли в виду берега, а подойти ближе из-за пасмурности и противного ветра не могли.
Затем повалил снег, который сразу выбелил весь корабль, сделав все снасти в три раза толще, чем они были, и закрыл непроницаемой завесой последний клочок камчатского берега — мыс Безымянный.
Так прошли сутки, другие, третьи... Все возвратились к своим обычным делам. Кто был свободен от вахты, сидели по каютам, читали книги, в кубрике матросы в одной кучке играли в орел или решку, бросая над разостланным одеялом медный екатерининский пятак; в другой — Кирюшка Константинов сказывал сказку про царевну Лукерью, заснувшую по козням злой волшебницы в молодых годах.
Все жили в спокойном ожидании входа в Петропавловскую гавань.
Только в каюте мичманов Врангеля и Литке было не совсем спокойно.
Врангель, лежа, как всегда, с книгою в руках, был занят чтением записок Крашенинникова о Камчатке. Литке же то садился на свою койку, то метался взад и вперед по каюте.
На-днях капитан снова его пробрал. Лейтенант Кутыгин передал через Литке приказание команде о смене парусов. Литке спутал названия снастей, сбил этим с толку команду, и в конце концов фрегат перестал слушаться руля.
Это так огорчило и возмутило Василия Михайловича, что он вызвал Литке в капитанскую каюту и, против обыкновения, не только не пригласил садиться, а даже выдержал его у двери в течение нескольких минут, делая вид, что чем-то занят.
Наконец он встал, прошелся несколько раз из угла в угол, затем заговорил сухо, строго и даже резко:
— Господин Литке! Я взял вас на шлюп по просьбе Сульменова. Каюсь в этом. Но все ж таки я брал мичмана, сиречь морского офицера, а не сбитенщика с кронштадтского базара. Оказывается, вы до сих пор еще не знаете службы!
— Мне негде было ей научиться, — с юношеской искренностью отвечал Литке.
— Но у вас нет даже книжных знаний, хотя вы не выпускаете книги из рук.
— Мне негде было приобрести те познания, о которых вы говорите, — я не проходил курса морских наук.
— Как же вы тогда сделались моряком?
— Позволите рассказать? — несмело спросил мичман. Василий Михайлович глядел на него строго и с удивлением.
— Сказывайте. Это даже любопытно: мичман — не знающий парусов...
Литке откашлялся, переступил с ноги на ногу, спросил:
— От самого начала?
Головнин перестал ходить, остановился против него и внимательно посмотрел на юношу. Что это? Действительно ли он так прост, как кажется, или хитрит и представляется? Но во всей фигуре молодого человека, продолжавшего стоять навытяжку у порога, в выражении его глаз было что-то располагавшее к нему. Сердце Василия Михайловича смягчилось. Он сказал, опускаясь в кресло:
— Можете и от начала.
И Литке стал рассказывать... В 1812 году, когда ему минуло пятнадцать лет, его дядя Энгель, у которого он жил тогда, заставил его работать писцом в своей канцелярии.
Здесь все свободное от занятий время он проводил в обществе курьеров и слуг, которые вечерами собирались в помещении канцелярии со всего дома, играли в карты, рассказывали друг другу разные сплетни. Такое времяпрепровождение надоело юноше, и он стал читать что попало, беря книги из библиотеки дяди, находившейся тут же, в помещении канцелярии.
Тогда-то он прочитал, между прочим, и «Письма русского путешественника» Карамзина и записки о других путешествиях.
— И вот меня потянуло самого путешествовать, — рассказывал Литке.
Головнин уже более ласково взглянул на рассказчика, вспомнив собственную историю с французским томиком путешествия Кука.
— Все мы так начинали. Ну, сказывайте, что было дальше?
— Далее... Летом пришлось мне жить в Кронштадте у сестры, бывшей замужем за морским офицером Сульменовым. Там один офицер Морского корпуса дал мне несколько уроков по географии и геометрии. Но тут Наполеон занял Москву, в Петербурге стали готовиться к оставлению столицы. Морской корпус был переведен в Свеаборг. Туда же переехали и Сульменовы и меня взяли с собой.
— Ну-с, а в Свеаборге что вы делали? — спросил Головнин.
— В Свеаборге стал брать уроки у одного штурмана и приготовился к экзамену для поступления на морскую службу. Экзамен сдал легко...
— Знаю, что голова у вас способная к наукам, — заметил Головнин. — Российским бы ученым могла стать, не токмо что моряком. Ну-с, а далее?..
— Далее, — продолжал Литке, — последовал приказ морского министра — быть мне волонтером в чине мичмана. Одну зиму ходил на фрегате «Амфитрида», но там тоже никто не обращал на меня внимания, служил в гребной флотилии, а потом опять в Свеаборге, но уже при командире крепости...
— Ага, на берегу, — сказал с иронией Головнин. — Стали в обществе блистать, танцовать, ухаживать за девицами.
— Так точно, так точно, — искренно говорил Литке, испуганным и умоляющим взором глядя на капитана.
— Ну, добро, — сказал, наконец. Головнин. — До сегодня я всю вину за вас складывал на Сульменова и сбирался намылить ему шею при встрече. Теперь же вижу, что всему виною вы сами. При вашей трехлетней морской службе можно было отменно изучить морское дело. Матюшкин, который и моря до «Камчатки» не видал, теперь прекрасно несет службу. А вы все шалопайничаете.
Литке молчал, повесив голову.
— Вы должны покончить с сим несносным состоянием немедленно и заняться усовершенствованием ваших познаний в морском деле. Форсеры мне не нужны. Польза флоту — вот мой девиз.
