Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Дмитрий Афанасьевич Лухманов
По мере приближения к рифу, вслед за пальмой стали подниматься над водой: высокий шест со значком в виде красной звезды, узкий, похожий на иглу маяк, вторая пальма поменьше и, наконец, кубовидный силуэт дома.
Ветерок посвежел, «Товарищ» прибавил ходу и скоро миновал риф, а к вечеру мог считать себя уже в полной безопасности от возможности быть прижатым к мысу Св. Рока.
24 ноября, при посвежевшем юго-восточном пассате, прошли параллель Пернамбуко и, снова выйдя на простор, пошли вдоль восточного берега Южной Америки, держась от него в расстоянии ста — полутораста миль.
Кончилась борьба с течениями, штилями, неожиданными шквалами.
На другой или на третий день после прохода Пернамбуко, в четыре часа пополудни, во время вечернего чая, вахтенный помощник крикнул через светлый люк в кают-компанию:
— Товарищи, акула около корабля!
Мы все выскочили наверх.
За кормой судна, то приближаясь, то несколько отдаляясь, резал воду черно-синий треугольник — спинной плавник акулы. Немедленно сооружена была удочка. Акулья удочка делается из проволочного троса, приблизительно в мизинец толщины, с коротким куском цепи на конце. К цепи прикрепляется больший стальной крюк, на который насаживается кусок солонины в несколько фунтов. Трос через блок, прикрепленный для этой цели к концу выдающегося за борт гика, проводится на шпиль, а другой его конец с крюком опускается в воду. Затем приготовляют две петли тоже из проволочного троса, которые, когда поймают акулу, нужно ухитриться накинуть: одну — на подгрудные плавники, другую — на хвост. Иначе с акулой не справиться на палубе.
Как только приманка была опущена в воду, черно-синий треугольник стал приближаться, и скоро в прозрачной воде можно было со всеми подробностями разглядеть большую синюю рыбу с белым брюхом, острой вытянутой вперед мордой, с открытыми щелями позади головы вместо жабр. Это была так называемая голубая акула метра в два длиною. У ее головы вертелись две желтоватые рыбки — лоцмана. Два или три раза она подплывала вплоть к самой приманке и обнюхивала ее. Ют корабля был уже наводнен учениками и матросами, приготовившимися к не совсем обыкновенной рыбной ловле. Наконец акула быстро приблизилась к раздражавшей ее обоняние солонине, перевернулась на спину и хватила приманку.
— Тащи!
И меньше чем через минуту акула повисла над гиком, размахивая своим сильным, упругим хвостом. Несколько минут она бешено извивалась, свертываясь иногда почти в кольцо. Стоило большого труда удержать ребят от желания схватить ее за хвост руками и втащить на палубу. Но я знал, что такое акула, и ждал, когда она устанет биться и хоть на несколько секунд успокоится. И вот этот момент наступил. Быстро накинули на нее петли, втащили на ют и растянули между двумя парами кнехт. Стальной крюк с солониной ушел глубоко в широко открытую пасть, усеянную четырьмя рядами мелких, но чрезвычайно острых, загнутых крючками назад зубов. Не успели акулу растянуть на палубе, как она начала конвульсивно биться. Но, растянутая за хвост и за голову, она уже не могла принести никакого вреда. Ей разрубили топором брюхо, затем отрубили голову, а когда после этого сняли петлю с хвоста и потащили туловище вниз на палубу, то оно все еще продолжало извиваться и трепетать.
Нашлись любители, которые непременно хотели попробовать акульего мяса и, вырезав из спины два громадных куска, потащили на камбуз, один варить, другой жарить. Однако лихой матрос из поморов Кирюша Волокитин переплюнул всех гастрономов: он съел, даже не посолив, сырое сердце акулы. Поедать сердца хищных и сильных животных и даже сердца храбрых врагов, убитых в бою, в обычае у дикарей различных племен. Это делается для того, чтобы храбрость убитого вселилась в сердце победителя. Но я не знал и не думал, что нечто подобное существует в обычаях у наших поморов.
После этого подвига Кирюша получил прозвище Пожиратель акульих сердец.
Мясо акулы и в вареном, и в жареном виде оказалось жестким и с каким-то особым, неприятным запахом, но тем не менее было съедено. Кот Блэки тоже полакомился акулятиной.
Впоследствии мы поймали еще двух акул и нескольких дорад.
Дорада, или, вернее, корифена, — замечательно оригинальная и красивая рыба. Некоторые дорады достигают полутора метров длины и сорока сантиметров ширины, но толщина корпуса не больше двадцати сантиметров. Окраска ее изумительна: спина темно-зеленая с золотым отливом, брюхо светлее и постепенно переходит в блестящий серебристый цвет. На жаберных крышках овальные золотистые пятна. Золотистая полоса украшает лоб между глазами, и целый ряд таких же полос проходит по бокам. Сплошной спинной плавник тянется почти вдоль всей рыбы и окрашен в синеватый цвет с бурыми полосками. Мясо корифен довольно безвкусно, а иногда бывает и ядовито. Морское поверье приписывает это тому, что корифены будто бы любят тереться о медную обшивку подводной части кораблей. Это, конечно, совершенная чушь; однако то, что некоторые особи этих рыб ядовиты, остается фактом, и случаи отравления бывали нередки. Чтобы распознать, ядовита пойманная рыба или нет, моряки установили следующую практику: в котел, где варится рыба, кладут серебряную ложку или монету: если серебро почернеет, то рыбу есть не следует, а если нет, то она безвредна.
Я очень жалел, что на «Товарище» не было ни Брема, ни других каких-нибудь книг или атласов по естественной истории. Популярные лекции из жизни рыб, моллюсков и птиц, которые попадались на нашем пути, были бы полезны и интересны, а в некоторых случаях могли бы оградить и предостеречь нас от случайных неприятных инцидентов. Так, например, в один чудный яркий солнечный день мы были окружены какими-то очень красивыми моллюсками с переливающими всеми цветами радуги, вздымающимися над водой плавниками. Эти плавники они подставляли ветру, как парус, и грациозно скользили по ярко-голубой поверхности океана. Одно такое животное мы зацепили ведром и подняли на палубу. Почти весь низ ведра был заполнен длинными нитями — щупальцами. Плавник имел вид воздушной камеры, то надувавшейся воздухом, то опадавшей. Полюбовавшись моллюском и сняв с него несколько фотографий, мы выплеснули его обратно за борт и хорошо сделали, как оказалось впоследствии. Он был так красив, что надолго остался у меня в памяти. Вернувшись после плавания на «Товарище» в Ленинград, я отыскал его рисунок в красках у Брема и вот что прочел о нем:
«Так называемые португальские галеры — физалии, принадлежащие к отряду сифонофор, представляют один из красивейших и наиболее
