Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

В этом же письме мы находим прекрасный гимн Состраданию — или Любви, как переводит «Авторизованная версия». Слова эти часто произносятся во время ритуала бракосочетания.

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий… Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла; не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит… А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.

Вполне вероятно, что в промежутке между этим письмом и Вторым посланием к Коринфянам Павел еще раз ненадолго съездил в Коринф. В то время морское путешествие из Эфеса было несложным и занимало совсем немного времени. Но на сей раз визит в Коринф доставил апостолу глубочайшую боль. Неизвестно в точности, что там произошло. Возможно, его авторитет оказался подорван благодаря проискам врагов — соперничающей миссии еврейских христиан. Они опровергали учение святого Павла и умаляли его достижения и личные заслуги. Высказывалось даже предположение, будто один из коринфских обращенных оскорбил апостола.

Когда Павел с разбитым сердцем вернулся в Азию, он написал «суровое письмо» коринфянам, но оно не сохранилось. Некоторые критики считают, что отдельные фрагменты этого письма вошли во Второе послание к Коринфянам (в виде частичных включений в главы 10–13). На мой взгляд, это вполне объяснимая ошибка, если учесть отсутствие печатных изданий в ту эпоху и многократные рукописные копии, возникшие за прошедшие столетия.

Во время пребывания Павла в Эфесе случился мятеж среди серебряных дел мастеров. Это событие ускорило отъезд апостола из этого города, в котором он и так пробыл слишком долго. Павел решил еще раз навестить Коринф. Находясь в пути (скорее всего, где-то в Македонии), он написал Второе послание к Коринфянам. В этом письме апостол разрывается между противоречивыми чувствами: с одной стороны, он ощущал счастье, с другой — давал выход обиде и досаде. Он обрушивался с упреками на «сверхапостолов», которые унижали его в Коринфе. В то же время он радовался близкой встрече с членами своей церкви, обсуждал предстоящие дела — в частности, сбор денежных пожертвований в пользу бедных иерусалимских христиан.

Письмо ненамного обогнало Павла. Вскоре апостол и сам прибыл в Коринф и провел там несколько месяцев.

Среди ночи меня разбудил ужасный шум. За окном что-то гремело, окна и двери хлопали. Сначала с перепуга я даже подумал об очередном землетрясении, но выяснилось, что всего-навсего начался ливень. Тугие струи дождя яростно барабанили по крыше гостиницы, половинки ставен болтались, выдравшись из петель. Растрескавшаяся, пересохшая за лето земля была не в состоянии впитать такое количество влаги, и по ней текли шумные потоки.

Утром я рискнул выехать в сторону порта Кенхреи, который находился всего в пяти милях от Коринфа. Однако благодаря ночному ливню дорога — обычный пыльный проселок — превратилась в размокшую, скользкую кашу. Примерно на протяжении мили мы — опираясь на силу торможения — пытались бороться с силами скольжения, но в конце концов потерпели полное фиаско. Наш автомобиль безнадежно увяз, и, чтобы вытащить его, пришлось прибегнуть к помощи местного крестьянина и двух мулов. Это малоприятное занятие натолкнуло меня на весьма полезную мысль: я подумал, что до Кенхрей можно ведь добраться и иным путем. Вернувшись в Коринф, я позвонил в Афины своему другу, который имел кое-какие связи в Службе каналов и мог помочь в аренде моторной лодки. Затея увенчалась успехом, и на следующее утро я выехал в центральный офис в Каламаки.

Стоя на маленьком каменном пирсе, расположенном на восточном конце канала, я наблюдал за маленькой лодочкой, которая прокладывала путь по абсолютно гладкой, маслянистой поверхности залива. Управлял лодкой молодой грек, вполне достойный стать моделью для Праксителя. Название судна было почему-то начертано английскими буквами — «Нарцисс». Разгадка обнаружилась в виде медной таблички с именем владельца судна — англичанина; помимо фамилии там значилось еще «Мейденхед»[41].

Денек выдался замечательным, хотя тяжелое облако, нависшее над горами, обещало близкий дождь. Мы пустились в плавание вдоль скалистого побережья. Лежавший в трех милях залив Кенхреи до поры скрывался за грядой холмов. Когда мы приблизились вплотную, мой юный Аполлон указал на высокую гору, маячившую над Кенхреями, и рассказал, что возле самой вершины горы есть пещера, в которой раньше жил отшельник. Этот человек, в прошлом монах, ушел из монастыря, поскольку был не согласен с рядом бессмысленных нововведений, в частности с новым православным календарем[42].

— Он, наверное, был святым? — спросил я.

Глаза у юноши расширились, а губы сжались. Он несколько раз энергично кивнул, одновременно ладонью свободной руки выполняя загребающие движения. На греческом языке жестов это означало крайнюю степень чего-либо.

Кенхреи удивили меня. Я ожидал увидеть небольшую деревушку на месте, где некогда раскинулся всемирно знаменитый порт. Однако здесь не осталось ничего, если не считать стоявшей на берегу крохотной беленой хижины, которая, казалось, целиком перенеслась с коннемарских берегов. Со всех сторон Кенхреи окружали горы. Но там, где долина постепенно повышалась в северном направлении, в холмах открывался проход, и в самом центре этого прохода возвышался огромный голубой купол Акрокоринфа.

Все население Кенхрей — состоявшее из двух сторожей оливковой рощи и одной престарелой дамы — собралось на берегу: очевидно, прибытие моторки являлось экстраординарным событием. Если вы любитель поразмышлять о тщете и скоротечности жизни, то вот вам прекрасная иллюстрация! Там, где некогда стояли могущественные флотилии из самых отдаленных уголков мира, сегодня не осталось ничего и никого, кроме двух старичков и одной старушки, которые спешат на берег, если появится крохотная моторная лодка. Впрочем, стоп! Похоже, я недооценил население Кенхрей. Здесь присутствовал еще как минимум один член общества: тощий старик, забравшись почти по пояс в воду, пытался ловить острогой рыбу.

На дне бухты лежали развалины древнего порта — того самого, откуда Павел отправился в Эфес. Когда-то они стояли на берегу, землетрясение сбросило их в море. Под толщей зеленой воды я разглядел фрагменты портовых стен. А у самого берега виднелись еще узнаваемые руины римского оборонительного вала — тоже жертвы землетрясения. Ни за что бы не поверил в то, что раньше здесь был древний порт, если бы не знал об этом заранее. Во времена Павла здесь существовала полукруглая бухта, со всех сторон окаймленная холмами. На одном конце мыса стоял храм Афродиты, на другом — святилища Асклепия и Исиды. В центре бухты (на плотине) установлена была колоссальная статуя Посейдона: в одой руке — дельфин, в другой — трезубец. За портом тянулись многочисленные складские помещения, которые постепенно переходили в город.