Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

17. СВИДАНИЕ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

В половине марта Невельской был уже в Иркутске. Здесь он сделал официальное предложение Кате и на правах же­ниха проводил с ней все свои досуги, а их на этот раз было непривычно много: то в скромной квартире Зариных, то у Волконских или у одинокой в пустынном генерал-губерна­торском доме Екатерины Николаевны. Оба не дичились об­щества, но все же не забывали и ставшего приятным сердцу пыльного архива, наполненного интересными для обоих ма­териалами. В архиве Катю забавляло то, что здесь она вы­ступала в роли осведомленного руководителя, в то время как в других местах сама благоговела перед тем же человеком и смущалась.

Казалось, что сизоносый старичок архивариус явно стал манкировать службой: вечно находились у него какие-то не­отложные дела в генерал-губернаторской канцелярии. Он исчезал на целые дни, обязательно подчеркивая Кате перед уходом, что он не вернется совсем. При этом он с ласковой усмешкой посматривал на своих гостей и заставлял их краснеть.

– Он явно покровительствует нашему тет-а-тет, – сме­ялся Невельской, крепко обнимая Катю, как только захлопы­валась дверь.

Другим любимым их местом была безалаберная комната чудака Сергея Григорьевича Волконского с его пахнувшими дубленой овчиной и лошадиным потом «кондовыми», по его выражению, мужиками, с подаваемым горячим, вприкуску чаем.

Недовольно фыркая, сверкающая снежной белизной на­крахмаленных передничков и наколок горничная втаскивала громадный поднос со стаканами, блюдцами и сахарницей. За ней два дюжих парня волокли полутораведерный помятый и запущенный, пузатый, со старыми потемневшими по­теками самовар. «Все равно изгадят», – рассуждали в люд­ской и «князев» самовар никогда не чистили и не протирали.

Усаживаясь здесь надолго, Невельской и Катя учились у гостей и хозяина сельскому хозяйству и практической жи­тейской мудрости. Робко спрашивали, не решаясь высказать свое мнение, а больше молчали.

Довольный удачным опытом посадки посланного на Амур картофеля, Сергей Григорьевич предлагал Невельскому от­нестись к овощеводству всерьез, рекомендовал подходящие сорта капусты, моркови, огурцов. Вопросы овощеводства жи­во задевали гостей-сибиряков, и беседа подчас принимала оживленный характер спора.

Красотою Кати восхищались вслух, но не одобряли.

– С собою везешь? – спросил однажды Невельского почтенный и важный, стриженный в скобку, бородатый гость, прищурясь на хрупкую, стройную как тростинка Катю и, не дожидаясь ответа, решительно добавил: – Не бери, не прочно – обузою будет. Потому, – пояснил, – городская жена, красавица... Тебе не царевна-недотрога нужна, а баба-лошадь, во! – и он широко развел руками.

Невельской смутился, Катя вспыхнула и съежилась.

– Обиделась, – сказал снисходительно и добродушно старик, заметивший, как Катя стремительно выхватила из кармана платок и смахнула непрошеную слезу.

– На то воля божия, что сотворил тебя красавицей-не­дотрогою: тебя на руках носить, наряжать да любоваться в столице, на паркетах да на шелковых заморских коврах, а не мокрые зады детишкам подтирать, – пояснил он.

Слезы хлынули из глаз Кати. Она поднялась и вышла.

– Не хотел я обидеть, видит бог, не хотел, – примири­тельным тоном заговорил бородач, качая головой и обра­щаясь к Невельскому, собиравшемуся последовать за Ка­тей. – Как не полюбить такую королевну! И ростом взяла и обличьем. Посади против себя и любуйся, наряжай в шелка да атласы. Это правильно... Ну, а там что будешь с ней, в Охотском, делать? Гиляки-то еще хуже наших якут!.. Да с детьми, как пойдут, как устроишь? Подумал об этом де­ле, ваше высокородие? В год враз загубишь красоту, а по­том кручиниться будешь всю жизнь, что не сберег!

– Полно, Павел Секлетеич, пороть дурное, – вмешал­ся хозяин, – посмотри на мою Марию Николаевну: и она жива, и дети, слава богу. И меня, как видишь, спасла. А та­кая же, поди, хрупкая была, как и эта барышня!

– Твоя-то княгинюшка горя немало с тобою нахлебалась, что и говорить, а лебедушкой-красавицей до сих пор оста­лась, верно. А как ты думаешь, ежели бы всего этого не пришлось пережить, неужто хуже бы стала? И первенца-то не потеряла бы, чай... Ну, а что бы ты сказал, ежели бы она да не выдержала?

Волконский нахмурился.

– А по-моему, так: с собой, как хочешь поступай, ты сам себе владыка, а жену тебе, богом данную, побереги.

Невельской вышел искать Катю. Нашел он ее на поло­вине Марии Николаевны в тот момент, когда, не видя, что он вошел, она обнимала Волконскую, ласкалась к ней и взволнованно говорила:

– Все это хорошо, но ответьте мне, милая, голубушка, как всегда, прямо и честно: если бы для вас повторилось то же самое несчастье и вы знали бы о всех предстоящих му­чениях, как бы вы поступили второй раз, теперь?

Мария Николаевна не отвечала.

– Ну, милая, ну, скажите! – просила Катя, уже заметив­шая Невельского, стоявшего в напряженном ожидании отве­та Марии Николаевны.

– Я поступила бы так же, – тихо, но твердо ответила Мария Николаевна, уже отбиваясь от напавшей на нее сияю­щей Кати.

– Вы слышали, милостивый государь? – притворно стро­го спросила Катя, нахмурив брови и оборачиваясь. – Ну вот!

Положение Геннадия Ивановича, твердо решившего оста­вить Катю в Иркутске, стало затруднительным, тем более что он вполне разделял рассуждения «гадкого старика», как окрестила его Катя, теперь почувствовавшая под ногами поч­ву. Из женщин Невельского продолжала поддерживать одна генерал-губернаторша. На это скромная и всегда сдержанная Катя решилась сказать, что она рассуждает, как избалован­ная француженка, и что ее, по-видимому, напугало трудное путешествие на Камчатку и Аян, но что русские женщины рассуждают иначе и едут сюда теперь за ссыльными мужь­ями сотнями.

Эта новая тема – как именно должна поступить Катя – стала злободневной, перебросилась и в девичий институт. Неделикатная публика утомляла жениха и невесту расспро­сами. Институтская молодежь стояла на стороне Кати. Катя превратилась в героиню и тут же почувствовала на себе тернии славы: огласка заставила отказаться от тихой, скром­ной свадьбы.

Подходила страстная неделя. От Кати Невельской узнал, что к этому времени, как и ежегодно, в Иркутск съедутся окрестные декабристы под предлогом говения и встречи пас­хи. Такой предлог для приезда действовал у властей безот­казно. Катя смеялась, рассказывая, что в свое время полу­чил разрешение на приезд и католик Лунин и атеист Петр Иванович Борисов.

– Зачем им эти съезды, могущие повредить им? – спро­сил Невельской.

– Они таким образом подводят итоги своей деятельности за год... Это очень важно, – добавила она, видя удивленное лицо Геннадия Ивановича, – так продолжается и даже креп­нет между ними связь. Они проводят съезды в виде друже­ской беседы, но к ней готовятся, и в зависимости от того, кто присутствует из посторонних случайно, домашняя беседа принимает тот или иной характер. Свои, домашние, в случае присутствия посторонних, стараются по возможности отвлекать их салонными разговорами.