60 дней по пятидесятой параллели - Виктор Николаевич Болдырев
Представляете, что получится!
Лиманные системы Волгоградского Заволжья и Приузенья лежат южнее и ниже проектируемой трассы Волго-Узеньского канала. Электрические насосы поднимут воды Большой Волги на командные точки, и они самотеком пойдут в лиманные системы.
Умирающие лиманы, получив воду, принесут два-три укоса трав в лето, невиданный урожай кормовых культур. Возникнет прочная основа для развития мощных овцеводческих и скотоводческих совхозов и колхозов. В Саратовском и Волгоградском Заволжье впятеро повысится товарный выход продуктов животноводства.
Заволжские селения, получив воду, скроются в зелени садов. Воды Большой Волги наполнят до краев Варфоломеевское водохранилище и водоемы, проектируемые на Большом Узене. Раз и навсегда решится наболевшая проблема устойчивого снабжения водой знойных степей Западного Казахстана.
Несколько лет проект канала покоился в архивах. Теперь пришла пора осуществить его. Волгоградская плотина повысила уровень Волги. Волжские воды, затопив долину Еруслана, вошли в Заволжскую степь длинным языком. Огромные массы воды приблизились к Узеням…
Взбудораженные, спускаемся с плотины. Солнце садится в степь, окрашивает предвечернее небо переливами нежных красок. Фиолетовой синью отсвечивает затихшее водохранилище.
Художник сидит у этюдника. Он точно проник в наши мысли. На этюде изображена полуденная степь с зеленоватой лиманной полынью, свежей, сочной, будто напоенной влагой. Белая тучка плывет в голубом небе. И всадник скачет в степи.
Что-то знакомое чудится в стремительном его повороте, в контурах коня с развевающимся хвостом.
— Майн-ридовский мустангер в прерии?!
— Чабан в степи, — тихо говорит Валентин.
— Ба! Да это же Турсикай! Его конь, его лихая посадка…
Живой, всамделишный всадник остался в памяти художника, и теперь он скачет во весь опор навстречу жизни. Вероятно, такой будет вся эта степь — царство скотоводов, когда воды Большой Волги устремятся в лиманы Приузенья.
В СТРАНЕ АНТИЛОП
РЫБНЫЙ САКРЫЛ
После купания у Варфоломеевки машина сияет на ярком солнце лакированными боками. Едем дальше на юг по заросшей степной дороге вдоль Узеня. Это прямой путь на Казталовку, первый районный центр Западного Казахстана. Рядом с этой малоезженной дорогой спряталась ложбина Малого Узеня — можно остановиться, понырять в прохладной воде, спасаясь от пятидесятиградусного зноя.
Не все предполагаемые достоинства избранной дороги оправдались. Выжженная солнцем трава оказалась в пыли. Не проходит и четверти часа, как блестящая машина снова потускнела.
— Пропала работа! — сокрушается Федорыч.
Он сожалеет Не о пропылившейся машине, а о высыхающих пшеничных полях. Зерно посеяли в знойной степи, в царстве скотоводов, на ложе высохшего древнего лимана. У всходов жалкий вид. Стебли едва возвышаются над прокаленной землей, колосья тощие. Дождей в июне не было, и беспощадное солнце выжгло посевы.
Это, пожалуй, последний островок земледелия, дальше простираются целинные пастбища — бескрайние степи Западного Казахстана. Справа совсем близко блестят разобщенные плесы Малого Узеня. Только что мы искупались. Вода в пересыхающей речке солоноватая. Высохший у воды ил белеет выцветами солей.
Механик чертыхается. После омовения в соленой купели у него еще сильней чешутся ноги. Соль разъедает ожоги, полученные в зарослях кушира у Краснокутского пруда.
За речкой в камышах разгуливают серые цапли. Завидев машину, они взмахивают крыльями, подскакивают повыше на берег: посмотреть, что за существа появились в степи. Неподалеку пасется стадо телок. Они тоже любопытны, тянутся поглядеть на бегущую голубоватую копну. Верховой пастух в широкополой шляпе гонит их подальше от дороги.
— Стоп машина! Ай, бабай, повремени минуточку!
Повернув коня, пастух скачет к нам. Но что-то у него ноги коротки — стремена болтаются. Э-гей… оказывается, это паренек лет тринадцати, худощавый, почерневший на солнце. Смуглая головенка прикрыта измятой фетровой шляпой, на шее выцветший пионерский галстук. Лицо серьезное. Живыми умными глазами он внимательно осматривает путников. На вопросы отвечает солидно, с достоинством.
— Зовут? Миндалиев Миша.
— Скажи, Миша, на Казталовку этой дорогой по падем?
— Тут все дороги в Казталовку ведут!
Говорит он об этом так, будто это степная столица! Глаза его полны интереса. Маленький казах приехал на далекий кош к отцу-чабану на каникулы и теперь помогает старшим пасти скот. Мальчуган целые дни проводит в степи, почти не слезая с седла.
— Купаешься? — спрашивает Федорыч.
— Сто раз лазил, и еще будем…
— И много вас таких здесь?
— О-о, все! — Миша заулыбался, видно, друзей вспомнил: — Кто постарше — все в степи. Одни сено косят, другие саман делают — глину верхом на лошадях мнут, а кто чабанует… Как жить — ничего не делать! — пожимает он плечами.
Откинув шляпу на затылок, пастушок провожает нас такой открытой, задушевной и пленительной улыбкой, что жаль прощаться с ним. Машина убегает по степной дороге. А наездник, взмахнув напоследок плетью, вихрем метнулся к своему стаду.
Долго едем молча. И когда увидели первую стайку сайгаков, растерялись. Только и успеваем разглядеть, как степные антилопы, подпрыгивая, убегают вдаль, мелькая над травой треугольниками белого меха. Эти светлые пятна у хвоста помогают молодым антилопам следовать за старшими во время бегства по травянистой равнине.
Речка уходит вправо. Вокруг желтоватая типчаковая равнина — ей нет конца. Изредка промелькнет кустик таволги или сиреневые цветочки кермека. Мы словно въезжаем в огромный дикий заповедник.
Вдали там и тут пасутся сайгаки. Вышагивают, как страусы, длинноногие журавли. Иногда они словно пляшут, раскидывая серые фраки крыльев. Стая дудаков, заметив нас, залегла в траве, торчат лишь головы дозорных. Иногда тяжелые птицы поднимаются из травы, совсем близко у дороги, и, взмахивая огромными крыльями, низко летят над степью.
Из-под куста вырывается серебристый корсак. Наверное, задремал в тени — ждал добычи и
