Николай Асанов - Волшебный камень

Прошла неделя с того дня, как ушел Иляшев. Приближалась зима, и погода установилась. Работать стало легче. И Нестеров торопился завершить свой труд, уже отчетливо видя близящийся конец.

Один из дней принес им большую неожиданность.

Два очередных шурфа, которые должны были в этот день достигнуть скального подножия, залегавшего под рассыпными породами обычно на глубине в семь-восемь метров, оказались значительно глубже. Евлахов, ведший работу на этих шурфах, углубился уже на двенадцать метров и только тогда послал за Нестеровым. Он недоумевал, куда могло деваться скальное подножие, но упрямо углублялся все дальше в мягкую зеленоватую породу. Когда Нестеров, удивленный не меньше Евлахова, прибежал — не пришел, а именно прибежал, — Евлахов упорно продолжал углублять шурф, но под кайлом была все та же зеленоватая, вязкая, похожая на глину порода. С соседних шурфов, на которых забойщики уже закончили работу, пришли почти все, чтобы подивиться на эту неожиданную глубину. Землю было невозможно выбрасывать, поэтому остальные забойщики помогали Евлахову и его подручному, поставив деревянный вороток и вытаскивая породу и ведрами и мешками. Нестеров спустился по веревке в шурф и стал на колени, разглядывая новую породу, которая до этого встречалась лишь в небольших примесях. В шурфе было холодно и темновато, он был похож на колодец. Нестеров уже знал, что перед ним продукт распада оливиновых пород. Поражала неожиданная глубина шурфа. Еще светлое, чуть начавшее вечереть небо казалось уже темным, и на нем просвечивали звезды, которых еще не видно было там, на земле, как будто люди внизу смотрели на небо в телескоп. Это было первое ощущение глубины.

Головлев торопясь спускался вниз. Он отковырнул из стенки кусочек породы, понюхал ее зачем-то, растер. В породе были зернышки кварца, крупицы циркона. Он посмотрел на Нестерова, спросил:

— Как по-твоему, Сергей Николаевич, что это обозначает?

Нестеров боялся каким-нибудь нечаянным словом пробудить у товарищей ложную надежду, но то, что он видел, было так значительно, что молчать он не мог.

— По-видимому, мы напали на карсты[34], Артемий Иванович, — осторожно сказал он.

— Но если это карсты, значит, река-то текла именно здесь? — не унимался Головлев, видя, с каким напряженным вниманием прислушиваются к этому разговору Евлахов и его подручный. Те, что были наверху, притихли и сели на край шурфа, ловя каждое слово. — Ну, а что означает эта порода, на ваш взгляд?

Нестеров понял, что нельзя таить надежду про себя. Головлев прав, люди ждут его прямого слова: есть ли это признак надежды или ничего особенного нет ни в неожиданной глубине, ни в особой породе этого шурфа? И он, стараясь быть спокойным и холодным, хотя все в нем противилось этому спокойствию, сказал:

— Да, это вымытые старой рекой карсты в известняковых породах. Здесь накопились самые древние отложения. Если алмазы в них были — а я знаю, что они были, — подчеркнул он, — то они должны были оседать в таких карстовых ямах, так как, не имея сцепления с водой, они падают на дно даже при самом быстром течении. Пока об этом говорить рано, надо добраться до дна карстовой воронки.

— Предлагаю установить ночную смену! — торопливо сказал Евлахов, шевеля седыми усами, словно он уже вынюхивал алмазы на этой глубине.

— Отдыхать, отдыхать, товарищи! — торопливо запротестовал Нестеров. — Никаких ночных смен!

Он знал, как гибельно бывает иной раз это предчувствие удачи. Случалось, что люди работали подряд по двое, по трое суток, едва их поманит своим оперением жар-птица. И вдруг оказывалось, что призрак исчез, что он и был лишь бесплотным обещанием. Тогда наступало тяжелое, как похмелье, разочарование, беда казалась непреодолимой, ломались характеры, даже судьбы людей. И он еще раз настоятельно проговорил:

— Отдыхать, отдыхать, товарищи! Мы не знаем, какова глубина этой впадины, когда мы дойдем до скальной породы, и что мы найдем на дне ямы, поэтому не будем горячиться.

Евлахов отступил, но не раньше как Нестеров назначил места четырех новых шурфов, расположенных в шахматном порядке, чтобы попытаться установить в будущем протяженность карстовой воронки. Однако никто не мог запретить Евлахову загрузить оленью упряжку, оставленную Иляшевым, новой породой и отвезти ее на вашгерд. К счастью, стемнело, а то он бы, вероятно, остался у реки на промывку…

Утром Нестерова разбудил тревожный, как ему показалось, голос Головлева:

— Сергей Николаевич, вставайте! Сергей Николаевич!

Он вскочил на ноги. Было еще темновато, утро едва начиналось в вершинах гор и деревьев. Головлев стоял над ним, делая такой жест рукой, словно манил его за собой. Нестеров, еще сонный, не совсем отчетливо соображая, что от него требуют, вышел к реке.

Здесь стояли Евлахов и Даша. Возле вашгерда лежала новая горка этой отличной от всякой другой породы, которой не было накануне. Нестеров удивленно посмотрел на всех троих, стоявших перед ним с лицами заговорщиков.

— Что такое? — спросил он.

— Мы докопались до скалы. Это порода из основания шурфа. Не хотели начинать промывку без вас, — торопливо сообщил Евлахов.

Только теперь Нестеров заметил, как все трое были усталы и грязны. Копоть от фонарей «летучая мышь» полосами была размазана по лицам. Одежда мокра от росы и грязи. Лица посинели. Он с неудовольствием сказал:

— Я же запретил ночную работу!

— Это не я, — сказал Евлахов, — это все он, — и указал на Головлева.

Тот смутился, потом засмеялся:

— Ты уж извини, Сергей Николаевич, только очень хотелось сделать тебе подарок, добраться до скалы поскорее. Ты не думай, я никого не взбаламутил, мы втроем все сделали. А ты, наверно, поверишь, что нам головы ни фарт не вскружит, ни неудача не склонит.

Нестеров пожал плечами. Но его и самого занимало, что даст новая порода, пролежавшая в карстовой впадине миллионы веков, попавшая туда тогда еще, когда здесь текли воды первых рек. Теперь-то он знал точно, что нашел русло этой древней реки, надо будет лишь выследить ее длинный путь.

Евлахов и Головлев, встав по обеим сторонам вашгерда, начали бросать лопатами породу в грохочущий ящик. Даша регулировала сток воды. Синяя земля отмывалась медленно, так медленно, словно намертво сжилась с крупицами твердых минералов, миллионы лет пролежавших в ней. Но вот вода замутилась, галька и крупинки твердых пород начали садиться на дно, взвихренные водой. Они сползали вниз по сукну вашгерда, на отсадочные сита, и там распределялись по размерам: крупные — в первый ящик, помельче — в следующий, и так до самых мелких, имевших не более миллиметра в диаметре.